Николай I перед строем лейб-гвардии Саперного батальона во дворе Зимнего дворца 14 декабря 1825 года. Худ. В.Н. Максутов. 1861
К моменту восстания в Петербурге будущий император Николай I уже понимал, что гвардейский мятеж в столице вспыхнул не случайно, а был связан с деятельностью неких загадочных тайных обществ. Достаточно подробные сведения о подготовке восстания он получил 12 декабря от начальника Главного штаба И.И. Дибича. Тогда же, 12 декабря, к Николаю явился гвардейский поручик Яков Ростовцев с собственноручным письмом, в котором, в частности, содержались следующие слова: «Противу Вас должно таиться возмущение, которое вспыхнет при новой присяге, и, может быть, это зарево осветит конечную гибель России!» Письмо это сильно напугало претендента на престол.
В ночь с 14 на 15 декабря 1825 года в Зимнем дворце начались первые допросы арестованных заговорщиков. Правда, в первые дни после восстания следователям многого добиться не удалось. Арестованные настаивали на том, что действовали, оставаясь верными присяге, данной императору Константину, и ни в каком заговоре не состояли.
ПОКАЗАНИЯ «ДИКТАТОРА»
Впервые более или менее связную картину развития заговора следствие получило лишь 23 декабря. Картина эта принадлежала перу полковника Сергея Трубецкого, неудавшегося «диктатора восстания», решившего не выходить (или просто не решившегося выйти) 14 декабря на Сенатскую площадь.
Версия, которую князь Трубецкой предложил следствию в первых развернутых показаниях, датированных 23 декабря, состояла в следующем: тайное общество было создано с нравственной и очень благородной целью. По словам полковника, «цель была – подвизаться на пользу общую всеми силами и для того принимаемыя правительством меры или даже и частными людьми полезные предприятия поддерживать похвально», то есть речь шла о «способствовании правительству к приведению в исполнение всех мер, принимаемых для блага государства». Кроме того, Трубецкой заверил, что люди, входившие в тайное общество, были по большей части хорошими и добродетельными. При этом он сообщил и некоторые подробности о «благородном обществе»: образовалось оно в 1816 году, а затем, в 1818-м, было реформировано. Назвал князь и многие фамилии участников этих организаций.
Однако, по его утверждению, «во всяком подобном обществе, хотя бы оно первоначально было составлено из самых честнейших людей, непременно найдутся люди <…> порочные и худой нравственности», которые испортят прекрасные замыслы. Разумеется, и в данном случае такие люди нашлись, вернее, нашелся один такой человек – руководитель Южного общества Павел Пестель.
Собственно, цель общества в столице, как и личная цель Трубецкого, согласно его показаниям, состояла в противодействии Пестелю. Не будь его, все заговорщики давно бы мирно разошлись, никакого 14 декабря бы не случилось. Пестель оказывался, таким образом, главным виновником событий на Сенатской площади.
И я бы мог, как шут… Рисунок А.С. Пушкина
Трубецкой резюмировал: «Я имел все право ужаснуться сего человека, и если скажут, что я должен был тотчас о таком человеке дать знать правительству, то я отвечаю, что мог ли я вздумать, что кто б либо сему поверил; изобличить его я не мог, он говорил со мною глаз на глаз. Мне казалось достаточною та уверенность, что он без содействия здешнего общества ничего предпринять не может, а здесь я уверен был, что всегда могу все остановить, – уверенность, которая меня теперь погубила».
По словам Трубецкого, с разгромом заговорщиков на Сенатской площади опасность для государственной власти в России не исчезла. Князь рассказал, что перед его отъездом из Киева в ноябре 1825 года Пестель просил передать, «что он уверен во мне, что я не откажусь действовать, что он очень рад, что я еду в Петербург, что я, конечно, приготовлю к действию, которое, может быть, он начнет в будущем году, что его вызывают к сему из Москвы и Петербурга».
У властей, судя по настойчивым заявлениям Трубецкого, был только один шанс избежать продолжения кровавого кошмара: не арестовывать единственного (помимо него самого, разумеется) человека, который мог противостоять Пестелю. Этим человеком был руководитель Васильковской управы Южного общества подполковник Сергей Муравьев-Апостол.
«ПЕСТЕЛЬ БЫЛ ЗЛОДЕЙ ВО ВСЕЙ СИЛЕ СЛОВА, БЕЗ МАЛЕЙШЕЙ ТЕНИ РАСКАЯНИЯ, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве; я полагаю, что редко найдется подобный изверг», – писал в мемуарах император Николай I
Грот в имении Каменка декабриста В.Л. Давыдова, где собирались члены Южного общества, фото: предоставлено М. Золотаревым
Князь неоднократно подчеркивал: Сергей Муравьев не представляет никакой опасности для правительства. И при этом «Пестеля ненавидит» и всячески препятствует его злодейским замыслам. Трубецкой объявил следователям, что Муравьев поклялся, «если что-нибудь Пестель затеет делать для себя, то всеми средствами ему препятствовать».
Однако ни Павел Пестель, ни Сергей Муравьев-Апостол в показаниях не распространялись на тему взаимной ненависти и смертельной вражды. Видимо, дело было в другом. 13 декабря «диктатор» отправил Муравьеву письмо с просьбой о военной поддержке. Трубецкой не знал, дошло ли его письмо по назначению. А оно вполне могло дойти, побудив Муравьева-Апостола предпринять какие-то шаги по организации восстания и спасению уже попавших в тюрьму столичных заговорщиков. Поэтому князь хотел дать подполковнику шанс хотя бы попытаться воплотить их общие идеи в жизнь, убедив следствие, что тот никакой опасности для государственной власти не представляет.
Декабристы. Восстание Черниговского полка. Худ. Т.Г. Назаренко. 1978, фото: предоставлено М. Золотаревым
У ВЛАСТЕЙ БЫЛ ТОЛЬКО ОДИН ШАНС ИЗБЕЖАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЯ КРОВАВОГО КОШМАРА: не арестовывать подполковника Сергея Муравьева-Апостола – единственного человека, который мог противостоять Пестелю
Однако выстроенная Трубецким концепция не была принята следствием. А в ночь с 28 на 29 декабря 1825 года под Киевом восстал Черниговский пехотный полк. Возглавил мятеж «мирный» Муравьев-Апостол, командовавший в том полку батальоном. Обезвредить подполковника власти сумели только прямым попаданием картечи в голову.
«ПЕСТЕЛЬ БЫЛ ЗЛОДЕЙ ВО ВСЕЙ СИЛЕ СЛОВА»
3 января в столицу привезли руководителя Южного общества полковника Павла Пестеля (он был арестован в Тульчине по доносу еще за день до восстания на Сенатской площади). В тот же день состоялась его беседа с Николаем I – один на один, без свидетелей. В позднейших мемуарах император напишет: «Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве; я полагаю, что редко найдется подобный изверг».
Как и Трубецкому, Пестелю было что скрывать. Недавние архивные разыскания показали, что, готовя государственный переворот, полковник бестрепетно использовал безграничное доверие к нему главнокомандующего 2-й армией – престарелого генерала Петра Витгенштейна, не гнушался шантажом и подкупом непосредственных начальников, пытался воспользоваться не только полковыми средствами Вятского полка, коего являлся командиром, но и бюджетом 2-й армии. При этом основную ставку он делал отнюдь не на тайное общество: реальная подготовка к реальному восстанию шла в недрах упомянутой выше армии; в сферу собственных интересов Пестель включил немало влиятельных офицеров и генералов.
С.И. Муравьев-Апостол, фото: предоставлено М. Золотаревым
Очевидно, что, беседуя 3 января с императором, Павел Пестель не открыл ему всех карт, иначе монарх не усмотрел бы «запирательства» в его показаниях. Но Николай вряд ли в данном случае стремился любыми средствами добиться правды. Ему вовсе не нужно было показывать всему миру, что российская армия коррумпирована, плохо управляема и заражена революционным духом. Гораздо удобнее было представить декабристов юнцами, начитавшимися западных либеральных книг и не имевшими поддержки в армии.
Скорее всего, в ходе встречи император и узник договорились. Пестель получил возможность скрыть реальную подготовку к заговору, а взамен император потребовал от него четко сформулированную концепцию развития тайных обществ. Концепцию, которая, естественно, устраивала бы власть, позволяя отвести внимание от готовившейся в действительности военной революции и при этом выявить и наказать руководителей заговора.
У ИСТОКОВ ИСТОРИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
Из первых показаний, данных Пестелем 4 января и записанных генералом-следователем В.В. Левашовым, и из «прибавлений», составленных собственноручно подследственным несколько дней спустя, видно, как он строил четкую схему ответов.
Пестель предложил следующую хронологию событий: тайное общество возникло в 1816 году, потом, «в 1817 и 1818 году, во время пребывания двора в Москве, общество сие приняло новое устройство», а «в 1820 или 1821 году оное общество по несогласию членов разошлось».
Заседание Следственной комиссии. Рис. В. Адлерберга. 1826, фото: предоставлено М. Золотаревым
Однако Пестеля и его сторонников такое решение не устраивало: «Я был тогда в Тульчине, и, получа сие известие, со многими членами положили, что московское общество имело, конечно, право переобразования, но не уничтожения общества, и потому решились оное продолжать в том же значении. Тогда же общество Южное взяло свое начало и сошлось сей час с петербургским».
Показания полковника содержат сведения об устройстве Южного общества и его руководящих структурах:
«Южная управа была предводима г. Юшневским и мною, a третьего избрали мы Никиту Муравьева, члена общества Северного, дабы с оным быть в прямом сообщении. Северной же думы члены были Никита Муравьев, Лунин, Н. Тургенев, a вскоре вместо онаго к[нязь] Оболенский, a вместо Лунина к[нязь] Трубецкой. <…> Мой округ был в Тульчине, коему принадлежали <…> чиновники главнаго штаба. Другой же округ в сообщении с оным был в Василькове, под распоряжением Сергея Муравьева и Бестужева-Рюмина».
Кроме того, Пестель рассказал о других тайных обществах, существовавших в России, в частности о Польском патриотическом обществе и Обществе соединенных славян. Кроме того, высказал предположение, что тайное общество, возможно, существует и в Отдельном кавказском корпусе.
Южный лидер отверг версию Трубецкого о том, что участниками заговора двигали личные мотивы. Тем более такой мотив, как противостояние его собственным честолюбивым планам. «Первоначальное намерение общества было освобождение крестьян, способ достижения сего – убедить дворянство сему содействовать и от всего сословия нижайше об оном просить императора», – заявил он. Поздние общества, по его словам, хотели «введения в государство конституции». Достичь же этого предполагалось с помощью военной силы.
«ИГРАЯ СОВЕСТИЮ СВОЕЮ»
Однако такая концепция не во всем устраивала власть: разговоры о формах правления не были запрещены законодательно, ими невозможно было оправдать будущие приговоры тем, кто непосредственно в мятежах не участвовал. Очевидно, следуя договоренности с Николаем, уже в первых своих показаниях Пестель огласил, что цареубийство как «способ действий» рассматривалось участниками тайных обществ. В дальнейшем именно он поведал следствию о большинстве «цареубийственных» эпизодов деятельности заговорщиков. А согласно российским законам и, в частности, известному 19-му воинскому артикулу, умысел на цареубийство приравнивался к самому деянию.
Пестель давал показания – а в свете распространялись слухи о его «особых отношениях» со следствием. Определенные сведения на этот счет имел в своем распоряжении хорошо информированный Александр Тургенев, в прошлом крупный государственный чиновник. В письме к брату Николаю, декабристу и политическому эмигранту, он отмечал, что в период следствия «слышал» о том, как «Пестель, играя совестию своею и судьбою людей, предлагал составлять вопросы, на кои ему же отвечать надлежало». Впоследствии эти слухи дошли до товарищей по заговору. Декабрист Андрей Розен писал в мемуарах: «Пестеля до того замучили вопросными пунктами, различными обвинениями, частыми очными ставками, что он, страдая сверх того от болезни, сделал упрек комиссии, выпросил лист бумаги и в самой комиссии написал для себя вопросные пункты: «Вот, господа, каким образом логически следует вести и раскрыть дело, по таким вопросам получите удовлетворительный ответ»».
«ДОНЕСЕНИЕ» О ВОССТАНИИ
Среди множества документов, так или иначе связанных со следствием над декабристами, существует один, самый важный. Это «Донесение Следственной комиссии», составленное по итогам ее работы главным правительственным пропагандистом, литератором и чиновником Министерства иностранных дел Дмитрием Блудовым.
Разумеется, «Донесение» много раз подвергалось критике со стороны советских историков. Философ С.И. Гессен назвал его «тенденциозным и лживым до последнего знака препинания» документом. В декабристоведении этот тезис активно поддерживался и развивался. Так, в частности, профессор В.А. Федоров усматривал «лживость» «Донесения» в том, что его составитель «замолчал либо грубо извратил» «благородные цели декабристов».
Дмитрий Николаевич Блудов (1785–1864) – государственный деятель, в 1826 году правитель канцелярии Верховного уголовного суда над декабристами, автор «Донесения Следственной комиссии», фото: предоставлено М. Золотаревым
Однако эти историки забывали о том, что Блудов исполнял прямой заказ императора Николая I. И принципы и мировоззрение автора «Донесения» коренным образом отличались от установок исследователей, живших в другое время и служивших иной власти. Трудно ждать от него оценок сродни тем, которые давала декабристам, например, академик М.В. Нечкина. Там, где Блудов усматривал «злодеев», «людей незрелого ума» и сторонников «безначалия», Нечкина неминуемо должна была увидеть «первый этап освободительного движения».
Стоит подчеркнуть также, что «Донесение» нельзя рассматривать как юридический документ. По верному замечанию профессора М.Н. Гернета, оно «ни в какой степени не отвечает требованиям следственного акта; в нем, как это ни удивительно, нет ни одной ссылки на какие-либо статьи закона». Впрочем, удивляться здесь не приходится: изначально предназначенное для открытой печати, «Донесение» было документом исключительно публицистическим.
СОГЛАСНО РОССИЙСКИМ ЗАКОНАМ, УМЫСЕЛ НА ЦАРЕУБИЙСТВО ПРИРАВНИВАЛСЯ К САМОМУ ДЕЯНИЮ. Историки же, сочувственно относившиеся к замыслам декабристов, рассуждали о «цареубийственных» проектах как о показателе «революционной зрелости» заговорщиков
Значение «Донесения» вовсе не в юридических или морально-нравственных оценках деятельности членов тайных обществ. Оно в другом: на основании той схемы, которую Блудов разработал еще в первой своей статье, опубликованной на следующий день после восстания на Сенатской площади, а также версии, предложенной Пестелем, была сформулирована окончательная концепция событий, связанных с движением декабристов. И концепция эта укрепилась как в общественном сознании, так и в последующей историографической традиции.
«ЗАГОВОР НЕ ДЛИТСЯ ДЕСЯТЬ ЛЕТ СРЯДУ»
Во-первых, «Донесение» утвердило схему развития декабризма: «Союз спасения» – «Союз благоденствия» – Северное и Южное общества – восстания в Петербурге и на Юге. Эта схема была полностью принята исторической наукой. На самом же деле, согласно новейшим подсчетам историков, тайных обществ в России в 1820-е годы было не менее двухсот. Следствие занималось лишь теми из этих обществ, которые перечислил Пестель, однако многие, кого мы привычно именуем декабристами, состояли не только в этих хорошо известных нам организациях.
Во-вторых, вслед за Пестелем и Блудовым и современники, и историки повторяли и повторяют тезис о том, что движение декабристов было практически полностью идеологическим.
Декабрист Михаил Лунин в своем «Разборе донесения Тайной следственной комиссии государю императору в 1826 году» утверждал: «Обнародовав начала предполагаемого преобразования, она [Следственная комиссия. – О. К.], без ведома своего, содействовала успеху конституционного дела столь же, сколько все усилия Тайного Союза, не распоряжавшегося столь могущественными средствами гласности».
Лунин был прав: в тексте «Донесения» упоминаются «Русская правда» Павла Пестеля и «Конституция» Никиты Муравьева, важное место отведено там описанию идейных споров о конституционной монархии и республике, о введении представительного правления. Более того, весь заговор Блудов свел именно к этим спорам – без всякого намека на подготовку реальных революционных выступлений.
Заглавный лист и страница «Русской правды» П.И. Пестеля, фото: предоставлено М. Золотаревым
Формируя правительственную концепцию возникновения и развития тайных обществ, «Донесение», конечно, лукавило: ни из конституционных проектов декабристов, ни из идейных споров восстание на Сенатской площади напрямую не вытекало. И тот же Лунин иронически писал: «Достаточно, кажется, заметить, что заговор не длится десять лет сряду; что заговорщики не занимаются сочинением книг, дабы действовать словом и торжествовать убеждением. <…> История всех народов и времен не представляет сему примера». Но этого лукавства советские историки не поняли: большинство из них сводило «революционную тактику» декабристов именно к идеологии.
Еще один, третий тезис «Донесения», практически без изменений воспринятый советской исторической наукой, – тезис о цареубийстве как составной части этой самой декабристской «тактики». Описывая в подробностях все, даже случайные разговоры на эту тему, большинство из которых были почерпнуты как раз из показаний Пестеля, автор «Донесения» старался представить членов общества «злодеями» и оправдать в глазах общественности тяжелые приговоры, в том числе и смертную казнь. Историки же, к замыслам декабристов относившиеся сочувственно, рассуждали о «цареубийственных» проектах как о показателе «революционной зрелости» заговорщиков.
ДЕКАБРИСТЫ: НОВЫЙ ВЗГЛЯД
Подводя итоги, можно сказать: «классическое» декабристоведение, бравшее за основу изложенную в «Донесении» правительственную концепцию, зашло в тупик. Историческая наука не может и дальше основываться лишь на следственных показаниях заговорщиков и на пересказе этого документа.
Революционная тактика декабристов, их деятельность по организации военного переворота не сводимы, конечно, к обсуждению способов цареубийства и форм будущего устройства России. Тот же Пестель много времени и сил отдал тому, чтобы путем откровенных разговоров, а также посредством шантажа и подкупа привлечь на свою сторону армейский генералитет. И к концу 1825 года он вполне мог рассчитывать если не на поддержку, то на нейтралитет своих бригадного и дивизионного командиров и даже высшего руководства армии. Столь же активно и в этом же направлении действовал и Сергей Трубецкой. Именно эта деятельность по организации революционного переворота в России в 1820-е годы нуждается в самом тщательном исследовании.
Коль скоро декабристы хотели произвести в России революцию, они задумывались (просто не могли не задумываться!) над источниками ее финансирования. А поскольку большинство заговорщиков были людьми военными, деньги они изыскивали прежде всего в сфере финансирования как отдельных воинских подразделений, так и всей армии. В деле подготовки переворота верным помощником Пестеля был генерал-интендант 2-й армии Алексей Юшневский – человек, от которого зависело снабжение войск продовольствием. И служебную деятельность Юшневского – вкупе с его деятельностью заговорщика – тоже нужно внимательно изучать.
Ясно, что идеологические споры играли в истории этого заговора гораздо более скромную роль, чем личные отношения участников тайных организаций. И если попытаться разгадать, почему Трубецкой на следствии «топил» Пестеля, противопоставляя ему Муравьева-Апостола, то можно будет многое понять о причинах, погубивших оба восстания – и в столице, и на Юге.
Наконец, нужно исходить из того, что тайных обществ, в том числе и политических, во время правления Александра I было очень много и список декабристских организаций вовсе не исчерпывается «Союзом спасения», «Союзом благоденствия», Северным и Южным обществами и Обществом соединенных славян. Если бы Павел Пестель состоял не в «Союзе спасения», а, например, в Ордене русских рыцарей, то именно эта организация считалась бы первым декабристским тайным обществом в России…
Оксана Киянская, доктор исторических наук
Комментарии (0)