Навальный: закат неурожайной клоунады

Журналист Андрей Бабицкий — о том, почему повторение лидером оппозиции одного и того же трюка в десятый раз делает его не "жертвой режима", а унылым клоуном.


Задержание Навального — это ведь даже уже и не отдельное событие, которое можно обсуждать само по себе, это неизвестно какая по счёту, серия бессмысленной и утомительной клоунады, в которой каждое последующее действие, как две капли воды, совпадает с предыдущим. Почему оппозиционный политик с усердием, достойным лучшего применения, катит свою хромоногую телегу по накатанным рельсам, не уважая публику, которой, понятное дело, хотелось бы хоть какой-то смены декораций, новых элементов в сюжете, разнообразия ходов и действующих лиц, понять несложно.

"Винтилово" остаётся и по сей день самым зрелищным мероприятием, позволяющим раз за разом демонстрировать общественности готовность к самопожертвованию: дескать, протестант готов приносить в дар свою персональную свободу ради достижения высших целей и лучшего будущего. Поначалу всё это как-то так и выглядело. Борец за правду, подбадривая соратников возгласами: "Бараны, ***!", — бросал вызов власти, а власть, вместо того чтобы признать справедливость адресованных ей обвинений, бросала храбреца в холодные казематы. Предполагалось по умолчанию, что в застенках герою приходится несладко — озверевшие нукеры то ли ломают ему пальцы, то ли загоняют иголки под ногти, то ли охаживают печень и почки специальными мешочками с песком, свинцовая тяжесть которых как-то исподволь, тревожно рифмуется со сгустившимися сумерками свободы в богооставленном отечестве.


Но повторение одного и того же трюка в десятый или пятнадцатый раз постепенно обнажило убожество сценарного замысла, вынужденного опираться за их отсутствием не на трагические параметры высокого действия, а на игрушечные суррогаты, как казалось, почти подлинной тюремной саги. Выяснилось, что "срока огромные" — это всего лишь неделя, в лучшем случае пара недель административного ареста, которые узник проведёт с относительным комфортом, купаясь в лучах славы и сочувствия. Что, "откинувшись", он вовсе не выглядит измождённым и прошедшим через горнило тяжких испытаний — духовных и физических, на теле и челе отсутствуют следы физического воздействия. Вот он — снова такой, каким мы его и привыкли видеть: слегка полнеющий в отдельных местах, не потерявший способности картинно вскидывать руки, всё так же вещать из "Ютуба" задорным, обиженным тенорком.

Но что мы видим — он опять надвигает забрало и рвётся на баррикады. Чтобы и на сей раз принести себя в жертву, чтобы заново пасть на поле боя смертью храбрых. Вы чувствуете, что очередное воскрешение тираноборца из пепла вас уже немного утомляет? У вас складывается подспудное ощущение, что авторы этой пьесы держат зрителя за дурака, предлагая ему верить в то, что великая жертва может быть множественной и бесконечно повторяемой? Что человек, в чьё желание бороться с неправдой вы когда-то верили, на самом деле умножает объём этой самой неправды, напрямую провоцируя власти. Например, как сейчас, когда Навальный, чьи штабы согласовали с властями митинги в некоторых регионах России, предпочёл принять участие именно в том, на проведение которого разрешения не дали.

Может, мы имеем дело с мазохистом, который получает странное удовлетворение, когда его крутят, применяя силу, люди в полицейской форме — в фуражках, с погонами, дубинками, перепоясанные ремнями, обутые в берцы? И нам следует посочувствовать человеку, вынужденному таким образом привносить в свою жизнь моменты счастья и наслаждения. Всё-таки нет: для того чтобы спровоцировать стража порядка на насильственные действия, достаточно ну хотя бы просто толкнуть его на улице. А наш герой организует расследования, собирает митинги, демонстрации и шествия, вещает на канале в "Ютубе", денно и нощно обличает неправедные власти — это слишком сложная атрибуция достаточно простой эротической девиации.

Речь всё же идет о капитализации политического актива, который, по расхожему мнению, растёт от ареста к аресту, от каземата к каземату. От нас требуется проявить уважение к мужеству несгибаемого борца, оценить ту беспредельную храбрость, с которой он снова и снова бросается на амбразуру, заранее зная, что будет безжалостно расстрелян. У меня давно уже нет ни уважения, ни интереса, подзадолбал тенорок, расследования ФБК видятся мне пристрастными и малодоказательными. И я не готов внимать унылой шарманке, повторяющей годами один и тот же бесхитростный куплет об отважном смельчаке, который один на один встал против кровавого режима. Я не готов считать административный арест серьёзным испытанием, поскольку на собственной шкуре испытал его невыносимую безмятежность и легковесность.

Я с удовлетворением отмечаю, что не один такой. Обвальное падение общественного интереса к протестной активности показывает, что философия митинга, внесистемного вызова положению вещей как способа устранения дефектов в устройстве государства и общества сменяется концепцией малого, но полезного дела, которое требует не пустяшных и ярких, полностью бесплодных усилий, а кропотливой ежедневной работы. Работы в разных сферах — семья, профессия, государство.

А бродячий цирк, похоже, исчерпал лимит зрительского интереса, хотя сам об этом ещё не догадывается. Ну и пусть его!

Андрей Бабицкий
Источник