Полина Еременко
В любом постсоветском городе — да и не только в них — существуют загадочные надписи на улицах и стенах, и порой за ними скрываются захватывающие личные истории. Есть и особо удивительные случаи; возможно, самый известный из них произошел в Одессе: в конце брежневских времен весь город несколько лет покрывали надписи вроде «Клара Будиловская — проститутка». Спецкор «Медузы» Полина Еременко отправилась в Одессу, чтобы выяснить, кем была Клара Будиловская и чем она заслужила такое отношение к себе — если, конечно, эта женщина вообще существовала. .
«Она ничего не забрала, просто разъехались — и все», — рассказывает подружке о ком-то пожилая женщина в черных перчатках, пассажирка одесского трамвая №15. Следующая остановка — «Косвенная»; когда двери трамвая открываются, из них выходит Александр Галяс, бывший научный сотрудник Одесского института народного хозяйства, специализировавшийся на хозрасчете предприятий, а ныне — сотрудник газеты «Порто-Франко». Перед ним на другой стороне улицы — обшарпанная стена в два человеческих роста. Глядя на нее, Галяс сообщает: «35 лет назад тут было написано: „Клара Будиловская — проститутка“».
По его словам (а также согласно рассказу писателя Валерия Смирнова, статьям на Lurkmore и Dirty.ru), такого рода граффити в конце 1970-х покрывали всю Одессу. Формулировка со словом «проститутка» была самой популярной, но не единственной: там, где не хватало места, писали просто «Клара Будиловская — *****»; попадались и другие варианты: «Клара Будиловская сосет у студентов *** за три рубля», «Клара Будиловская — вафлистка», «Клара Будиловская — сука» и даже «Клара Будиловская — мясо». Такие надписи, по словам нескольких собеседников «Медузы», появлялись по всей Одессе не менее трех лет.
Знал о нравственном облике Клары Будиловской фактически весь город — только надпись на Косвенной видели несколько сотен человек в день: эта дорога ведет из спального района Слободки в центр города, и миновать слова на стене было никак нельзя. Галяс рассказывает, что обвинения несколько лет обсуждал весь город — про Клару Будиловскую говорили и в Институте народного хозяйства, и в общественном транспорте, и на пляжах. Говорили, что она работала на обувном заводе, а ее муж развозил хлеб, а потом они поссорились и теперь он ей мстит. Говорили, что супруги не поделили бытовую технику при разводе. Говорили, что Будиловская была сотрудницей ЖЭКа и не выделила автору надписи квартиру. Говорили, что она преподавала в университете и завалила студентов на сессии. Говорили, что милиция не закрашивает надписи, чтобы идентифицировать злоумышленника по почерку. Говорили, что сама Клара всего этого не вынесла и уехала в США. Или в Израиль. Или просто сменила фамилию.
Ни одного человека, лично знакомого с Кларой Будиловской или человеком, делавшим надписи, Александр Галяс не знает. Неизвестно, как она выглядела, сколько ей было лет — и вообще была ли реальным человеком. «Вам жалко швейцарцев, которых убивал ДʼАртаньян? Нет. Почему? Потому что они не люди — они персонажи, — рассуждает Галяс. — Вот и с Кларой так — она была для нас полумифическим персонажем. Среди моих знакомых не было ни одного человека, который мог бы точно сказать, что она существовала».
ГЛАВА 1
Тотальность Клары
Загадочные персонализированные надписи на стенах и улицах — распространенный жанр городского фольклора. В детстве одесского художника Леонида Войцехова, например, беспокоило, почему Шая — поц: эту надпись, по его словам, в 1950-х можно было встретить во многих подъездах. «Помню, пацаном трехлетним выбегал на улице с горочки кататься, и уже этот Шая был в нашей парадной, — рассказывает Войцехов. — Кто этот Шая? Так и осталось мистикой».
Впрочем, как говорит Войцехов, с Кларой Будиловской по части масштаба феномена Шая не мог сравниться даже близко. «Я все видел своими глазами, — утверждает он. — Не было живого места [на улицах]. Даже в море на скалах писали [про Клару Будиловскую]. Город был поражен такой тотальностью».
Войцехов затягиваетcя сигаретой, а потом запивает ее чаем и коньяком. Он называет себя отцом украинского концептуализма, и небезосновательно: художественные эксперименты, которым он и коллеги предавались в позднесоветские времена (меняли табличку на магазине «Фрукты-овощи» на вывеску «Ночь сгнивших помидор», устраивали домашние выставки и перформансы), в итоге сыграли роль в истории российского искусства. Один из земляков и коллег Войцехова Сергей Ануфриев, переехав в Москву в конце 1980-х, основал вместе с Павлом Пепперштейном постсюрреалистическую группировку «Инспекция „Медицинская герменевтика“»; тем же маршрутом в те же годы проследовала и Марина Лошак — влиятельный куратор, которая сейчас возглавляет Пушкинский музей.
Войцехов прекрасно помнит Клару Будиловскую, — по его словам, это имя знали далеко за пределами Одессы: летом, когда со всей страны сюда приезжали на море, население города удваивалось, и в обсуждение загадочных надписей включались отдыхающие. Вопросов, по словам художника, было много. Почему автора граффити не ловят? «Надписи не заканчивались, постоянно появлялись новые, и всему городу было понятно, что тупорылые оперативники советской закалки не могли въехать, как его поймать, — рассуждает Войцехов. — Менты тогда просто обосрались». Кто это придумал? «Психологически не совсем понятно, — продолжает художник. — Миллион достаточно доступных женщин. Что ты зациклился на ней?»
Сам Войцехов воспринимал повсеместные обвинения против Клары Будиловской еще и как наступление на одесские сексуальные свободы. «У нас многие дамочки говорили: я не сука, но я *****. То есть не отпетая, но иногда ****** [веду себя фривольно]. Поэтому вся эта история имела привкус нехороший», — поясняет он. С другой стороны, жена художника Лора Осипенко говорит, что многим казалось, будто неизвестный писатель «выразил состояние мужской части города»: «Молодые ребята видели эту надпись и ******** [удивлялись] — да что же это за Клара такая, кому она дает и почему она не дает нам?»
Так или иначе, в какой-то момент количество надписей превысило мыслимые возможности одного человека. «Это превратилось в городское сумасшествие, стали стебаться и уже дописывать, — утверждает Войцехов. — Взрослые мужики напьются: а ну давай Клару упомянем! Помню, менты пацана 13-летнего поймали за этим занятием. Понятно, что он к этой Кларе никакого отношения не имел, просто бездельничал». Существовала, впрочем, и оппозиция — друг и коллега Войцехова Алексей Коциевский вместе с тем же Ануфриевым даже создал движение «Клара Будиловская — порядочная женщина»: его участники добавляли к оскорбительным надписям частицу «не». «Пошли в качестве художественной акции организовывать протест против этой тоталитарной информации, — вспоминает Коциевский. — Понимаете, это была очень нормальная игра в условиях: было понятно, что любая широко распространяемая информация лжива, потому что обычно эту информацию распространяет официоз».
На излете эпохи Клары Будиловской ее именем, по словам Войцехова, стали украшать свадебные торты и фарфоровые блюда. «В конце у всех была уже такая замыленность, типа — ну несмешно! — говорит художник. — Было впечатление, что она стала просто элементом пейзажа». «Вся эта тема с Кларой могла быть предметом обсуждения такого только в условиях общества, в котором вообще ничего не происходило, — размышляет Коциевский. — Когда умер дорогой товарищ Леонид Ильич и пошла быстрая смена вождей, начали происходить какие-то события, на фоне которых вся эта кларомания была уже мелкой и неинтересной».
Через 25 лет, в 2008 году, когда надписи про Клару Будиловскую давно стерлись, а сама она превратилась в городской миф, Войцехов и его коллеги устроили на Староконном рынке небольшую выставку «Отцы и дети Клары Будиловской». Там было несколько работ, так или иначе обыгрывающих легенду: имя, выложенное хозяйственным мылом на вафельном полотенце; игральная кость на белом картоне; губы в морской раковине. Про выставку даже показали репортаж по телевизору — после чего ее организатору Игорю Гусеву позвонила по телефону незнакомая женщина. По голосу слышно было, что она плачет; художник утверждает, что она заявила, что знакома с Кларой Будиловской — и что будет жаловаться на организаторов выставки в милицию.
Женщина не представилась. Больше она не перезванивала.
«Чистое имя» Игоря Кушнира — одна из работ выставки «Отцы и дети Клары Будиловской»
Лариса Осипенко
«ООО Клара Будиловская и Ко» Александра Шевчука, одна из работ выставки «Отцы и дети Клары Будиловской»
Лариса Осипенко
ГЛАВА 2
Сказка о Будиловской
«Это сказка. Будиловскую придумали», — отрезает подполковник Юрий Пучков, 30 лет проработавший в милиции — теперь он хранитель фондов одесского музея милиции. Пять лет назад к нему уже приходил журналист, чтобы выяснить подробности этой истории, и ушел ни с чем. «Я опросил всех. Никаких следов. Никто не знает никакой Будиловской», — уверяет музейщик. Телефонные базы тех лет, по его словам, уничтожены «по команде Киева». В чем была причина такой команды, Пучков говорить не хочет — «вы слишком много вопросов задаете» — и удаляется. На выручку приходит главный экскурсовод музея милиции, которая решает рассказать о подлинной криминальной истории Одессы. «Вот наши главные преступники: Сонька Золотая Ручка, Япончик, Троцкий, — рассказывает она, показывая на музейные экспонаты. — А вот — кандалы для особо опасных. Им брили голову, чтобы, если сбегут, все знали, что они каторжники». За стеклом — те самые кандалы и фотография с подписью: «Каторжник, прикованный к тачке».
Телефонные базы брежневских времен уничтожены — зато в местной библиотеке можно обнаружить архив газеты «Вечерняя Одесса», которая никак не должна была пропустить охватившую весь город интригу вокруг надписей.
Из подшивки газетных номеров с 1979 по 1983 год можно выяснить массу интересного о жизни Одессы тех лет. Там рассказывают об успешном выполнении социалистических обязательств заводом «Одескабель». О директоре магазина №26 Майе Михайловне Коломейчук, уделяющей особое внимание ценникам и сведениям о питательной ценности овощей и фруктов. О хищении семи мешков рафинада с сахарного завода — и о народном суде, наказавшем виновных. Об улыбке девочки Ларисы, у которой ортодонты устранили врожденный дефект нижней челюсти. О том, что делать, чтобы «в цехе не прописался сквозняк». О «счастье игры на органе». О том, что такое сон. О динамике спроса на гранаты («Бойкая торговля сулила хорошее выполнение плана. Так прошел октябрь. А потом вдруг как будто заколодило: гранаты лежали, а покупатели проходили мимо»). О проблемах одесских дискотек («Пока ведущий или кто-либо из гостей ведет рассказ на ту или иную тему, немалая часть посетителей осаждают бар»).
Там даже есть материал с заголовком «Почему не тонет рыба?». Но там нет ни слова о Кларе Будиловской.
«Газета проходила цензуру. Верстку сворачивали в трубочку и посылали пневмопочтой в какой-то кабинет, чтобы там человек ее читал. Очень сомневаюсь, что здравомыслящий редактор мог бы [поставить материал про Клару Будиловскую]. Могли пропесочить», — уверен бывший автор «Вечерней Одессы», геолог и краевед Олег Губарь. Он понимает, почему кому-то может понадобиться искать Клару Будиловскую: Губарь и сам однажды провел год в архивах, пытаясь раскопать историю мелкого чиновника, укравшего казенные деньги, чтобы выкупить из дома терпимости проститутку, в которую влюбился.
Сам Губарь уверен: Клара Будиловская существовала — и советует поискать ее имя в старых телефонных книгах. В библиотеке телефонной книги, выпущенной в 1979 году, впрочем, нет, зато она есть дома у сотрудницы, которая, конечно, готова вечером посмотреть, есть ли там такая гражданка, и перезвонить — и перезванивает с известием, что такой гражданки в книге не имеется.
Александр Галяс утверждает, что человек, оставлявший надписи, жил в доме 86 по улице Вегера (ныне — та самая Косвенная). Выясняется, что этот дом снесли 30 лет назад, — а в областном архиве никаких сведений о нем не сохранилось. «Домовые книги — капризный документ. Как знать, куда они деваются, — разводит руками сотрудник архива (учреждение находится в бывшей синагоге, на столе у сотрудника — дисковый телефон). — По закону должны быть, но на практике половины нет — особенно если дома нет».
В разговоре с одним из художников всплывает имя возможного автора надписей — Семен Иванович Ферликовский. Но никакого Семена Ивановича Ферликовского в картотеке преступников в милицейском архиве Одессы нет — выясняется, что дольше двадцати лет на Украине хранят сведения только про тяжкие и особо тяжкие преступления.
«Это грубая, пошлая, выдуманная хулиганами история, — сообщает по телефону журналист и искусствовед, член Всемирного клуба одесситов Феликс Кохрихт. — Я не хочу с вами про это говорить». «А вы думаете, Ромео и Джульетта реальные? — утешительно рассуждает Губарь. — Вот казалось бы, кто такая Клара Будиловская? О ней бы никто не знал. И вот прошло 35 лет, и вы приехали, чтобы ей интересоваться. Знаете, что сделал [автор надписей]? Он увековечил Клару Будиловскую!»
Последняя попытка перебора случайных комбинаций в интернете дает очередной адрес — это дом, который до сих пор стоит на своем месте. Внутри — типичный одесский дворик: бельевые веревки, деревья с акациями и грецкими орехами, колодец, в котором нет воды.
— Вам чего? — спрашивает рыжий мужчина в бордовом халате, выносивший мусор.
— Я ищу Клару Будиловскую.
— А, из 16-й квартиры? Так она умерла. Года два или три назад.
(...)
Продолжение
Комментарии (0)