Крестный ход у Исаакиевского собора
Борцы с православием восприняли этот крестный ход как специально организованную демонстрацию в защиту возвращения Исаакия Русской Православной Церкви. То занижая, то завышая в прессе количество «демонстрантов», они, в зависимости от поставленной цели, пытались то показать маргинальность православных, то напугать сограждан надвигающейся клерикализацией. На самом же деле, если бы священноначалие Русской Православной Церкви действительно решило провести подобную демонстрацию, то она собрала бы сотни тысяч верующих, и тогда реакцию антицерковных журналистов трудно даже было бы себе представить. Прошедший же 19 февраля крестный ход – это сугубо религиозное действие, предпринятое по случаю ежегодно отмечаемого Международного дня православной молодежи, а вовсе не политическая демонстрация или митинг по сиюминутному поводу. Это различие организаторы неоднократно подчеркивали.
Между тем, противники возвращения Церкви Исаакиевского собора еще долго не успокоятся, и поэтому имеет смысл ясно ответить на их аргументы, каждый из которых может в одном случае выражать искреннюю позицию протестующего, а в другом случае использоваться как циничный риторический прием для достижения более серьезных целей, чем решение юридического статуса одного из петербургских храмов.
Каких именно целей? В идеале – полное уничтожение Русской Православной Церкви как таковой, но коль скоро в обозримой перспективе добиться этой цели невозможно, то более реальная цель – это добиться максимального ослабления какого-либо внешнего влияния Церкви и маргинализировать ее до уровня этнографического гетто. Зачем соответствующие политики и политические группы добиваются столь серьезной цели? Как правило, находясь в плену популярных психологических и экономических теорий, современный человек пытается объяснить любые социальные действия личными или своекорыстными мотивами: кто-то просто за что-то обиделся на Церковь, а кто-то видит в Церкви угрозу для своего финансового благополучия. Все эти мотивы у отдельно взятых людей вполне могут быть, но когда речь идет о конфликте, связанном с мировоззренческими противоречиями, то достаточно обратить внимание на то, под какими именно флагами и самоназваниями выступают инициаторы конфликта. И вот тогда мы увидим, что все основные активисты, готовые при любой погоде выходить на улицу с антицерковными лозунгами, представляют собой совершенно конкретные идеологии, несовместимые с православным христианством.
Во-первых, это сторонники радикального либерализма, для которого любая религиозная организация это досадный исторический реликт, антилиберальный по самой своей природе, и поэтому невозможный в чаемой либеральной утопии. Тем более, если это не какая-то модернистская протестантская квазицерковь, а именно Русская Православная Церковь, являющаяся мировоззренческой и институциональной основой великодержавной русской культуры и, как следствие, тысячелетней русской государственности – такая религиозная организация для наших радикальных либералов это просто враг №1. Во-вторых, это адепты радикального коммунизма, для которых любая религия представляется оплотом идеалистического и иерархического сознания, мешающего достигнуть желанной коммунистической утопии, где никаких религий не должно быть по определению. Тем более, если это православное христианство, которое, будучи традиционной религией русского народа, оказалось в неизбежном противоречии с русским коммунизмом и в огромной степени способствовало провалу коммунистического эксперимента над Россией. В-третьих, несравнимо меньшую, но не менее агрессивную группу антицерковных активистов составляют различного рода неоязычники и секулярные националисты, воспринимающие христианство как «чуждую» религию, тормозящую развитие русского народа на пути к реализации их футурологических фэнтези. И, наконец, четвертый сегмент антицерковного движения в России, в количественном отношении почти исчезающий, но весьма активный в Интернете, составляют представители всевозможных квазиправославных расколов и сект, готовых ради борьбы с Московским Патриархатом дойти до сотрудничества с откровенными безбожниками и богохульниками.
Казанский собор
Если представить себе самый масштабный антицерковный митинг и вычесть из него сторонников перечисленных идеологий, то можно быть уверенным в том, что на опустевшем месте останутся только репортеры и любопытствующие прохожие. Никакого иного антицерковного движения, кроме как идеологически мотивированного, в нашей стране нет, точно также как нет никакого иного реального движения против возвращения Церкви Исаакиевского собора, кроме того, которое бы выступало против возвращения Церкви любого храма в любом месте. И только потому, что эти идеологические движения в последние годы заявили о себе достаточно громко и грубо, любой случайный противник Церкви, мотивированный какой-либо личной обидой или экономическим интересом, чувствует в них свою поддержку. Поэтому, когда мы отвечаем на претензии противников возвращения Церкви Исаакиевского собора, то должны помнить, что для их основных зачинщиков наши аргументы априори не имеют никакого значения. Они глубоко равнодушны к проблемам Исаакиевского собора и какого-либо иного собора вообще. Они совершенно не собираются посещать этот собор в качестве музея, если, вообще, когда-либо там были. Они забудут об этом соборе, как только поймут, что их война проиграна, и будут искать новый повод уколоть Церковь. И доказательство тому – почти полное молчание всех этих антицерковников, когда без каких-либо особых проблем, все постсоветские годы, в порядке последовательного согласования, в том же прекрасном городе Санкт-Петербурге один за другим возвращались Церкви здания великолепных православных соборов. Где были все эти «ценители архитектурного наследия», когда Церкви возвращали Владимирский собор, Троице-Измайловский, Крестовоздвиженский и, наконец, сам Казанский собор? Ответ лежит на поверхности: они даже и не думали возникать по этому поводу, потому что светской моды на антиклерикализм еще не было и борьба с Церковью, даже для левых радикалов, не была актуальной.
Следовательно, не стоит надеяться, что самые логичные аргументы в пользу возвращения Церкви Исаакиевского собора могут быть хоть сколько-нибудь услышаны заводилами антицерковного движения, но для немногих жертв их интенсивной пропаганды эти аргументы все-таки стоит достаточно ясно и подробно сформулировать.
Если суммировать все претензии «защитников Исаакиевского собора от Церкви», то они сводятся к трем основным возражениям.
Первое возражение – «Исаакиевский собор является заметным памятником архитектуры и должен принадлежать народу, а не Церкви».
Панорама внутреннего убранства Исаакиевского собора
Как очень точно напомнил Патриарх Кирилл в своем специальном обращении по поводу возвращения Исаакиевского собора 17 февраля 2017 года на заседании Высшего Церковного Совета, «огромная часть храмов Русской Православной Церкви – это памятники», поэтому, если следовать логике этого возражения, то Церкви нужно оставить только те храмы и монастыри, которые были построены совсем недавно и не относятся к памятникам архитектуры. Понятно, что наиболее последовательные борцы с Церковью были бы рады такому решению, но кто из них прямо осмелится его предложить? Почему, если Казанский собор может принадлежать Церкви, то Исаакиевский не может? Здание любого православного храма это, в первую и последнюю очередь, здание, построенное для Церкви, и именно Церкви логичнее всего быть ее пользователем и собственником. На фронтоне самого Исаакиевского собора не случайно написана знаменитая фраза: «Храм Мой храм молитвы наречется» (т.е. «дом молитвы», см.: Ис. 56:7, Мк. 11:17). Поэтому вопрос о том, почему собор должен принадлежать Церкви звучит абсолютно абсурдно, честнее было бы спросить – зачем церковь должна принадлежать Церкви?
Далее, что значит абстрактное выражение, унаследованное от советских времен – «принадлежать народу»? В реальности это означает принадлежать государству, выступающему от имени народа. Но каким образом эта принадлежность позволит народу, иначе говоря, случайным людям с улицы, в большей степени пользоваться Исаакиевским собором, чем если бы он принадлежал Церкви? В советское время многие православные храмы, будучи произведениями архитектурного искусства, были отданы государством под фабрики, мастерские, склады, овощные базы и прочие государственные организации, и свободный доступ народа в них был, в принципе, невозможен. Если же государство превращает храмы в музеи, каковым до сих пор является Исаакиевский собор, то доступ к этому музею также ограничен – строго в определенное время, за определенную цену и, соблюдая определенные правила. Каким же образом тогда принадлежность собора Церкви более ограничит его свободное посещение, чем это было до сих пор, когда он принадлежал государству? Как раз наоборот, именно потому, что Исаакиевский собор станет полноценно действующим храмом, вход в него будет еще более свободным и, главное, бесплатным, о чем прямо сказал Патриарх Кирилл: «Гарантирую, что собор будет открыт для всех желающих – и тех, кто хочет помолиться в нем, и тех, кто хочет просто увидеть красоту этого великолепного сооружения и ознакомиться с историей замечательного памятника. Более того, в отличие от существующей сегодня практики, вход в собор будет бесплатным». Этот аргумент очень неприятен антицерковникам, поскольку полностью опровергает их миф о том, что Церковь якобы собирается наживаться на Исаакиевском соборе. Оказывается, именно возвращение собора Церкви сделает его несравнимо более доступным для народа, так что это возражение не имеет смысла.
Второе возражение – «до революции Исаакиевский принадлежал не Церкви, а государству, поэтому Церковь не может на него претендовать».
Свято-Троицкий собор Александро-Невской Лавры
Очень хорошо, что борцы с Церковью обращаются к истории, но очень плохо, что они делают это поспешно и поверхностно, довольствуясь первым попавшимся фактом и не желая узнать его во всем историческом объеме. Так вот, Исаакиевский собор как физический объект до революции, действительно, принадлежал государству, но не потому что, государство не отдавало его Церкви, а потому что сама Церковь после реформы Петра I, в определенном смысле, принадлежала государству. Вместо Архиерейского Собора Русской Церковью управлял Святейший Синод из немногих епископов, назначаемых императором, и контролировался светским должностным лицом, обер-прокурором Синода, поэтому граница между государственной и церковной собственностью была достаточно условной. Об этом факте уже напомнил в своей статье «Без противоречий в определении» председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда: «Во-первых, Церковь до событий 1917 года не была отделена от государства, а Ведомство православного вероисповедания, то есть Святейший правительствующий синод, было фактически одним из государственных министерств. Во-вторых, в конце XIX века кафедральный Исаакиевский собор, равно, кстати, как и кафедральный храм Христа Спасителя, проходили по двум ведомствам: «в хозяйственном отношении» они были подчинены Ведомству православного вероисповедания, а «в техническо-художественном» – Министерству внутренних дел (такое предложение Особого совещания утвердил в 1883 году император Александр III)».
Таким образом, юридическая принадлежность здания Исаакиевского собора до революции не имеет никакого значения и могла бы быть серьезным аргументом только в том случае, если бы этот собор был тогда музеем, а он строился именно как храм, и был именно храмом, и именно Русской Церкви.
Третье возражение – «только музей в состоянии сохранить Исаакиевский собор как памятник архитектуры, а Церковь его лишь испортит».
Свято-Троицкая Сергиева Лавра
Если борцы с Церковью считают, что она портит принадлежащие ей храмы, то где они были все последние десятилетия, когда вполне можно было оценить качество использования Церковью своих храмов и почему именно сейчас они поднимают эту тему? На этот вопрос мы уже ответили – потому что эта тема их почти не интересовала и ее трудно было конвертировать в политику. Но сделаем вид, что наши антицерковники, действительно, очень озабочены состоянием русских храмов, что они периодически заходят в разные соборы и церквушки и ужасаются их состоянием. На самом деле ни один собор Русской Православной Церкви, представляющий музейную ценность, не находится в полном ведении самой Церкви – за каждым подобным собором идет постоянное наблюдение со стороны искусствоведов и реставраторов, а иначе и быть не может. Более того, наиболее значимые с искусствоведческой точки зрения храмы и монастыри находятся в совместном ведении Церкви и музеев, например, Троице-Сергиева лавра или московский Новодевичий монастырь. Сама Церковь больше всех заинтересована в том, чтобы используемые ею исторические ценности находились в сохранности и потому, что она пользуется этими ценностями, и потому, что она больше всех отвечает за их состояние, как перед музейным сообществом, так и перед государством, так и перед международными организациями, начиная с ЮНЕСКО. И если к каким-то предметам в Исаакиевском соборе до сих пор нельзя свободно прикасаться, потому что они представляют музейную ценность, то к ним точно так же нельзя будет свободно прикасаться, когда собор будет принадлежать Церкви – и именно по той же самой причине.
Крестный ход у Исаакиевского собора
Вообще, конфликт Церкви и музея – это самый надуманный и нереальный конфликт из всех, которые только могли придумать антицерковники. Во-первых, совершенно абсурдно беспокоиться об экскурсионной деятельности в Исаакиевском соборе, поскольку сама Церковь в первую очередь заинтересована в ее продолжении и развитии, о чем сказал Святейший Патриарх Кирилл: «собор является выдающимся произведением нашей национальной культуры, и для того чтобы ознакомиться с этим памятником, нужно профессиональное экскурсионное сопровождение. Это сопровождение будет осуществляться в полной мере — на том уровне, на котором оно осуществляется сегодня». Во-вторых, нужно ничего не знать о состоянии исторически значимых православных храмов, чтобы беспокоиться о том, сможет ли Церковь поддерживать их в надлежащем состоянии. Если Церковь до сих пор на должном уровне поддерживает состояние Казанского собора, то чем тогда хуже Исаакиевский собор? И об этом также заявил в своем обращении Патриарх Кирилл: «есть озабоченность, что Церковь не справится с решением ремонтных и реставрационных задач так, как это делал музей. Заверяю вас, что средства у Церкви будут. При полностью бесплатном входе сохранится плата за экскурсионное обслуживание, а также за осмотр города с колоннады Исаакиевского собора. По нашим подсчетам, этих средств полностью хватит на обеспечение текущих ремонтно-реставрационных работ в тех объемах, в каких они осуществлялись за последние десять лет».
Следовательно, все три основных претензии противников возвращения Исаакиевского собора Церкви обусловлены, прежде всего, незнанием реального положения дел, которым пользуются идеологические противники православия, менее всего заинтересованные в предметной и обстоятельной дискуссии по этому вопросу. И хотя к их антицерковному мифотворчеству, хамству и агрессии мы давно привыкли, а их аргументация повторяет один и тот же набор штампов со времен вольтерьянского XVIII века, на этот раз они все-таки перешли последнюю границу в противостоянии Церкви. До сих пор основной лейтмотив антиклерикального сообщества состоял в требовании к Церкви – «не вылезать из-за церковной ограды», не претендовать на какое-либо внешнее влияние, а оставаться в своих границах. Но было бы очень наивно полагать, что антиклерикализм в любом своем изводе обеспокоен лишь внешним влиянием Церкви и, как уже было замечено, конечная цель всех антицерковных движений в нашей стране – это уничтожение Русской Православной Церкви как таковой. Поэтому, почувствовав свою безнаказанность и беззащитность православных, антицерковники перешли последний Рубикон, отказывая Церкви в правах на ее собственную территорию – на ее собственный собор, а, следовательно, на саму себя. Этим демаршем противники Церкви дали понять, что они не остановятся ни перед чем, и, если сегодня они уже не позволяют Церкви пользоваться собственным собором, то завтра они потребуют запретить священникам выходить на улицы в церковном облачении и всем православным публично демонстрировать свою конфессиональную идентичность – например, носить кресты или креститься на храмы. На первый взгляд, это может показаться надуманной антиутопией, но кто еще десять лет назад мог представить себе, что какие-то политические движения будут собирать целые митинги против возвращения русских храмов Русской Церкви?
Аркадий Малер
Комментарии (0)