Журналист Андрей Бабицкий — о том, как прогрессивная часть общества от отвержения любого насилия над человеком дошла до веры в существование правильных и неправильных граждан.
Когда я пишу об обстрелах населённых пунктов Донбасса, меня всё равно не отпускает одно горькое чувство, которое, поверьте, я испытываю вовсе не потому, что мне хочется кого-то изобличить в чёрствости и вынести этому кому-то обвинительный приговор. Я просто думаю, что какие-то моменты в поведении большей части представителей нашей прогрессивной общественности уже давно стали прямо и даже буйно входить в противоречие с той системой ценностей, которой либеральная интеллигенция после развала СССР придала статус "Божественного закона над головой и нравственного чувства внутри нас" — императивного, неопровергаемого, вечного.
Начиналось всё со "слезинки ребёнка", которая не может быть пролита во имя самых великих преобразований, с человеческой жизни, которая бесценна, — каждая в своей уникальности и неповторимости. Изгнанной коммунистической эпохе вменялось в вину именно то, что она пренебрегла этими великими истинами и превратила страну в гигантскую домну, в топке которой сгорали миллионы невинных душ, ставших невольными свидетелями великой неправды большевизма.
Христианские смирение и человеколюбие, которыми были нешуточно вдохновлены и оборудованы наши лучшие люди, обезоруживали оппонентов, ибо что можно противопоставить таким понятным словам о необходимости беречь человека, чья жизнь так хрупка, так непрочно привязана к плоскости своего земного существования. Именно тогда слово "сочувствие", которое потом было повсеместно вытеснено своим благородным, но более узким по смыслу европейским синонимом "эмпатия", стало ключевым понятием в понимании того, как должно оценивать чужую, пусть даже далёкую, а тем более близкую беду.
Вообще, христианская мораль плохо сочеталась с тем начальным либерализмом, настаивавшим на торжестве зверской логики рынка и конкуренции, ведь сочувствие не могло оставаться созерцательным, замкнутым состоянием — оно предполагало деятельную помощь пострадавшим, тогда как взятый на вооружение радикальный экономический дарвинизм утверждал принцип "выживает сильнейший". Тем не менее удивительный симбиоз состоялся, христианская этика оказалась в одной компании с либертарианской идеей, и потом долгие годы наши прогрессисты безапелляционно утверждали, что именно они являются тем передовым отрядом, который берёт под защиту человека, его право на жизнь, политические и гражданские свободы.
Когда произошёл развод и либеральное сообщество разорвало сковывавшие его путы "нравственного закона внутри нас", когда "атлант расправил плечи", я точно не зафиксировал, но сегодня от той морали, от тех горячечных, искренних слов о "слезинке ребёнка" не осталось ничего — одни руины. Дети — это принципиальная вещь.
Бог даже с нею — уникальностью и ценой отдельной человеческой жизни! Когда речь заходит о Донецке, который в последние дни обстреливают, я даже могу как-то понять логику "прогрессистов", считающих жителей Донбасса ответственными за ту беду, которая пришла к ним в дом. Это ведь они сами проголосовали на референдуме за вхождение в состав России; они приковали себя неразрывными цепями к тошнотворному советскому прошлому, его мифам о социальной справедливости, интернационализме, жизни и работе сообща; они — орки, смысл существования которых для прогресса и торжества "священной свободы" равен нулю.
Но при обстрелах гибнут дети, иногда даже не успевающие пролить ту самую слезинку. Ведь их души ещё чисты, они ведь ещё не успели обратиться в полноценных, осознающих свои действия, невменяемых "ватников". Их жизнь могла бы сложиться по-разному. Лучшие из них могли бы стать прекрасными свободомыслящими членами общества, с правильными взглядами и идеями. Но самым поразительным образом и этим маленьким существам отказано и в доверии, и в сочувствии.
И не то чтобы наши свободомыслящие соотечественники превратились совсем уж в зверей. Нет, когда заходит речь о страданиях жителей, проживающих на украинской стороне — в той же Авдеевке, — они вдруг вновь демонстрируют лучшие человеческие свойства: сочувствие, которое иногда даже кажется несколько чрезмерным, желание помочь, взять под защиту. Они деятельно и убедительно призывают мировое сообщество дать отпор агрессору, взывая к человеколюбию и необходимости помнить о величайшей ценности каждой человеческой жизни.
Оказывается, ничего не утрачено — те же слова, те же идеи, но только для своих, только для присутствующих на стороне света, в доктринально правильной, верной зоне, которая, условно говоря, находится под покровительством какого-то высокого либерального божества. Остальным же сочувствия не достаётся, ибо они оказались на стороне тьмы и несут на себе все её искажающие и уродливые черты.
Наши "прогрессисты", с таким неугасимым жаром отвергавшие людоедские практики прошлого — "лес рубят, щепки летят", — оказались самыми верными последователями тех, кто запускал эти практики в дело. Для них сегодня цена строительства свободного общества на Украине — это уничтожение проклятого, прокажённого Донбасса — с его заражёнными людьми, с его уже отчуждёнными в зону неразличимости человеческих черт детьми, с его бессмысленными и трухлявыми стариками, сквозь окаменевшие черты которых в реальность хищно вглядывается кровавое советское прошлое.
Редактор "Ежедневного журнала", рупора свободомыслящих людей, Александр Рыклин дал на своей странице в "Фейсбуке" очень точное описание этого нового, прошедшего через горнило путинской эпохи отношения своих единомышленников к происходящему. Вот полная цитата:
"Да, я выступаю за то, чтобы бесчеловечное воровское государство, построенное Путиным, проигрывало каждый раз, когда сталкивается с сопротивлением мирового сообщества. Да, я приветствую любую форму дискриминирования этого государства или его представителей в любой сфере, поскольку это ведёт к его ослаблению. Да, я очень надеюсь и буду прикладывать максимум сил к тому, чтобы режим, который построило это государство, нам удалось бы демонтировать в обозримом будущем. Да, я отдаю себе отчёт в том, что в борьбе за строительство нового государства на этой территории сегодня придётся игнорировать мнение значительной части населения на ней проживающего. Возможно — большинства. Если это и есть русофобия, то мне плевать. Значит, я русофоб".
Что означает "игнорировать мнение значительной части населения" при строительстве нового государства? Это значит — проводить преобразования при помощи военной и полицейской силы без учёта воли большинства, которое оказалось "пропутинским", а потому потерянным для будущего, напрямую угрожающим великим идеалам свободы. Для этой тёмной, глухой к требованиям времени варварской массы нет сочувствия, она нерасчленяема на отдельные человеческие жизни, а живёт, как единое тело, древними, низшими, упрощающими жизнь до инстинктов страстями.
За двадцать лет эволюции либеральный отечественный дух пережил удивительную метаморфозу — от отвержения любого насилия над человеком до веры в существование правильных и неправильных людей. Последними можно и нужно пренебречь, а то и вовсе лишить их права считаться и называться людьми.
Я, конечно, не настолько наивен, чтобы просить у наших "прогрессистов" сочувствия или даже формального соболезнования для Донбасса и его людей. Сердечное неучастие в горе чужого другого как форма остранения ложного — это новое эмоциональное облачение для рыцаря либерального воинства. Мне просто захотелось им показать, что с их нравственными ориентирами дело обстоит довольно дурно хотя бы в том смысле, что они, сами того не заметив, подменили логику непререкаемого "Божественного закона и нравственного чувства внутри нас" вот той самой вполне фашистской идеей сегрегации людей на правильно и неправильно мыслящих — не по национальному признаку или социальному происхождению, а по системе взаимоотношений с доктриной прекрасного просвещённого завтра. Или, в случае с Донбассом — что ещё удивительнее, — на тех, кто живёт на "правильной" территории, и тех, кто выбрал себе для жизни зону мрака и неправды.
И я хотел бы нашим друзьям напомнить, что, согласно евангельской истории, ничто не потеряно для каждого из нас. Даже на кресте, перед самой гибелью, любой может ощутить вновь живое дыхание совести, покаяться и отойти в мир иной с Христом в душе.
Комментарии (1)