Хесси Тафт, еврейка, ныне американский профессор химии. .
Гитлеровский геноцид организовывался на основе расовой теории, и одним из следствий этого страшного опыта была её полная дискредитация. Хотя гитлеровцы верили, что «признание факта наследования человеческих качеств составляет суть национал –социализма» (Рихард Дарре),, а «арийцы» с «семитами» — полные противоположности, как лёд и пламень, отделить немецких евреев от немцев по каким-нибудь объективным, тем паче морфологическим признакам было практически невозможно. Вот один из примеров:
«Однажды я получил приказание выслушать военнопленного «психолога» Эриха Цильке, который уже несколько дней добивался приема у начальника лагеря или его заместителя.
«По особо секретному делу»,—
многозначительно подчеркивал он каждый раз. Посыльный из числа совсем молодых военнопленных солдат — немцы, румыны и итальянцы называли их «плантонами»— приводит ко мне офицера средних лет с погонами капитана. А нам уже было известно, что Цильке вовсе не капитан, а гауптштурмфюрер СС. Он сначала отрицает свою принадлежность к СС, затем начинает убеждать, что гауптштурмфюрер и капитан, в сущности, одно и то же.
Через час Цильке уже откровенничает: служил он, оказывается, под началом оберфюрера СС доктора
Вальтера Вюста в «генеалогическом бюро» при личном штабе Гиммлера и был экспертом по расовым вопросам. Функции его заключались в том, чтобы выносить окончательное заключение в спорных и недостаточно ясных случаях. Известно, что согласно нацистским законам, окончательно оформившимся в 1938 году, лица, у которых оба родителя были евреями, подлежали депортации или заключению в концлагерь, а затем подпадали под действие «окончательного решения» (еврейского вопроса), т. е. физически уничтожались. Такому же обращению (на нацистском профессиональном жаргоне—«особому обращению») подлежали и полукровки—те, у кого одни из родителей был евреем.
Сложнее было с теми, у кого было еврейской крови на одну четверть. Эти могли жить, но полноценными
гражданами не считались, не могли занимать должности в государственных учреждениях, быть членами партии, служить в армии. Их не обязывали носить желтую нарукавную повязку с шестиконечной звездой Давида, но им и не разрешалось заниматься многими профессиями, посещать общественные учреждения для арийцев, лечиться в общих больницах, пользоваться спортивными сооружениями — бассейнами, стадионами, предназначенными для чистокровных арийцев и т. п. Далее шли имеющие одну восьмую еврейской крови. Эти могли работать всюду, кроме государственных учреждений по особому списку, аппарата НСДАП и, конечно, СС.
Всеми этими вопросами ведали: «генеалогическое бюро» при личном штабе рейхсфюрера СС, управление по расовым вопросам при центральном аппарате НСДАП, соответствующий отдел главного управления имперской безопасности, подчинявшийся рейхсфюреру СС, и децернат — отдел в составе гестапо. Последний возглавлял Эйхман. Цильке использовался и там в качестве эксперта-референта. В условиях нацистской Германии нередкими были случаи, когда всеми правдами и неправдами евреи добывали себе новые, арийские документы, меняли фамилии, старались, чтобы спасти жизнь, стать, например, из полукровок четвертькровками — это давало шанс на спасение. Словом, многие пытались улучшить свою «родословную» хотя бы на одну ступеньку. Некоторым это удавалось. Но когда что-либо вызывало подозрение или следовал донос в гестапо (а ведь доносы на своего соседа, сослуживца, друга, собутыльника, конкурента, приятеля и т. д. приняли в рейхе гигантские масштабы),
а документальные подтверждения подлога отсутствовали— словом, когда случай был запутанным и сложным, тогда призывали на экспертизу Эриха Цильке.
Он, выросший в Вильнюсе, проведший юные и молодые годы в Риге — городах, обильно населенных евреями,— считался высшим авторитетом в деле распознавания старающихся укрыться от смерти евреев.
— У меня глаз и слух настолько точны,— говорил мне Цильке мне,— что обмануть меня невозможно. Я знаю практически все типы евреев.
Как же проводил Цильке свою экспертизу?
Сначала,— рассказывал «психолог»,— я заводил какую-нибудь живую беседу с проверяемым. Наблюдал за тем, как он смеется, реагирует на шутки, жестикулирует, насколько быстро входит в контакт,—одним словом, все его поведение во время живого, непринужденного и остроумного разговора без напряжения. Сюжетом беседы нередко служили темы о соседях и сослуживцах, о женщинах и житье-бытье семьи и детей.
Разговор продолжался час-другой, иногда со шнапсом. Разумеется, не в здании гестапо, причем Цильке
играл какую-нибудь роль: то ли страхового агента, то ли уполномоченного больничной кассы, то ли еще какую-нибудь— в зависимости от обстоятельств. Это был первый этап проверки. На втором этапе проверяемого уже вполне официально вызывали в гестапо и там производили «обмеры» по параметрам, составленным и изобретенным Цильке. Измеряли нос, бедра, таз, длину шеи. расстояние между глазами, степень «распространенности» растительности на лобке и под мышками.
Но самым решающим показателем,—«делился опытом» Цильке,— для меня были глаза. Что-что, а глаза не могли обмануть меня никогда. Заглянув в них, я видел «мировую скорбь» тысячелетий, если она там присутствовала. «Мировой скорби» нет ни у кого из представителен других народов.
По «формуле Цильке» при одной восьмой и даже одной четвертой еврейской крови «мировая скорбь» не
просматривалась, а при чистокровности и полукровности — непременно. На основании заключений, выносимых Цильке, сотни люден были отправлены в газовые камеры и печи крематориев.
Но… судьба коварна! Цильке был не чужд гомосексуальных влечений и однажды, осматривая подозреваемого мальчика, предложил ему прийти к себе на квартиру вечером… Возмущенный отец мальчика донес об этом. Эксперт был пойман на своей квартире с поличным, выгнан со службы, исключен из СС, судим и направлен в штрафной батальон. Оттуда он сумел перебраться в обычный полк, входивший в состав 6-й армии,— помогли связи в СД. На фронте попал в советский плен и сразу же поспешил заявить о своей «ненависти к нацизму»!
Более того, очутившись в Суздальском лагере, Цильке решил не более не менее как заняться… «антифашистской работой». Он рассказывал мне, что кроме экспертиз по расовым вопросам привлекался самим шефом гестапо Мюллером в качестве эксперта-психолога. Присутствуя на допросах нередко вместе с Мюллером, Цильке должен был наблюдать за поведением истязуемого и давать заключение, правду он говорит или следует продолжать выбивать показания.
Я в девяноста девяти случаях из ста могу отличить правду от лжи,— похвалялся Цильке.
Именно поэтому он и попросил принять его, чтобы, как он сказал, используя свой опыт, «помочь вам отличить настоящих антифашистов от примазавшихся и неискренних». За это «эксперт» требовал индульгенцию — обещание не привлекать его к суду за совершенное в прошлом. Кроме того, он предлагал дать ему какую-либо должность при Паулюсе — уборщика, официанта, и т. п., обещая выявить «подлинное лицо» фельдмаршала.
Когда я доложил об этом своему непосредственному начальнику манору Исаеву и полковнику Новикову, их
возмущению не было предела. Экспансивный Новиков даже побледнел от гнева. Побежали крысы с тонущего корабля, хотя он еще и держится на воде. А эта крыса особая, она чует конец издалека.
Вскоре Цильке был доставлен в Москву, где расследованием его «деятельности» занялись другие специалисты».
Цильке так и не увидел «мировой скорби» в глазах допрашивавшего его старшего лейтенанта Александра Соломоновича Бланка , дальше известного германиста и автора этой книги. Ибо такая «скорбь» — следствие вполне определённых социальных обстоятельств, долгого существования в угнетении и пренебрежении, когда ты с этим ничего сделать не можешь. В его стране до 1917-го этого было хоть отбавляй (из европейских стран хуже было, пожалуй, только в Румынии), но Революция с этим покончила.
Обобщая подобные случаи, Клаудиа Кунц в «Совести нацистов» пишет, что гитлеровцы много и с удовольствием иллюстрировали внешние различия рас в своих пропагандистских изданиях, особенно «Neues Volk» (Новый народ), понятно, тасуя данные так, чтобы унтерменшей опасались и ненавидели как покушающихся как «здоровье» национального тела, см. . И лишь об одном — «морфологических» отличиях немцев от евреев — молчок, ибо всё что могли накопать, культурное. Поэтому, чтобы их эффективно убить, пришлось обращаться к банальным крестильным записям, отложив расовую теорию:
«Но кого в точности следовало считать евреем? Указ Фрика действовал в отношении людей, у которых по крайней мере трое из дедушек и бабушек были евреями, которые определялись как люди, исповедовавшие иудаизм. По оценкам того времени, которые сильно различались, в Германии в 1935 году было около 50 ООО евреев, принявших христианство или рожденных от еврейских родителей, принявших христианство, а также 2000 евреев «на три четверти», сменивших вероисповедание. Такой высокий уровень смешанных браков между евреями и христианами по сравнению с предыдущими десятилетиями привел к появлению от 70 000 до 75 000 человек, у которых было только двое еврейских дедушек и бабушек, и от 125 000 до 130 000, у которых евреем был только один дедушка или бабушка.
Кроме того, многие из них состояли в браке с неевреями, как, например, около 20 000 человек, попадавших под нацистскую категорию полных евреев, и многие из них опять же имели детей. Сами нацисты в 1939 году отмечали, что в Великогерманском рейхе (который к тому времени включал Австрию и Судет) было зарегистрировано 20 454 смешанных расовых брака. В той же переписи, где евреи впервые определялись по расовым критериям, также было насчитано 52 005 полуевреев и 32 669 евреев на четверть, проживавших в старом Германском рейхе. Более 90% людей смешанной расы принадлежали к христианской церкви. Как и в любом расистском законодательстве, дьявол был заключен в деталях, и в этих обстоятельствах создание четкого и понятного определения того, кто был евреем, а кто нет, было практически невозможно.
Перед нацистскими законодателями возникла неразрешимая идеологическая дилемма. Был ли тот яд, который, по их мнению, еврейская кровь привносила в кровообращение немецкой расы, настолько страшен, что даже его малой примеси было достаточно, чтобы превратить человека в еврея, или немецкая кровь была такой сильной и здоровой, что не позволяла справиться только с самой мощной примесью еврейства в наследственности человека? Для таких вопросов не было разумных ответов, потому что с самого начала отсутствовал рациональный фундамент для исходных предпосылок, на которых они были основаны. Таким образом, все решения, к которым пришли нацисты в вопросе о смешанных браках и немцах смешанной крови, были совершенно произвольными79.
Тонкости расовой классификации дали занятие госслужащим на следующие недели с их бесконечными собраниями и внутренними обсуждениями. Настроенные более осторожно предупреждали, что определение полуевреев полными евреями привело бы к обращению существенного числа прежде лояльных немцев к лагерю внутренних врагов нацизма. Их позиция одержала победу, и в дополнительном декрете от 14 ноября 1935 года таких людей назвали метисами 1-й степени, если только они не исповедовали иудаизм или не состояли в браке с полным евреем, в этом случае они считались полными евреями (Geltungsjuden — на официальном жаргоне) со всеми вытекающими последствиями. Люди только с одним еврейским дедушкой или бабушкой считались метисами 2-й степени. Существовали и другие положения, касавшиеся всех родившихся после провозглашения нюрнбергских законов в 1935 году (они, как правило, имели больше шансов быть названными полными евреями).
Законодатели признавали некоторую случайность таких мер, включив пункт, позволявший Гитлеру исключать из этой категории кого угодно и когда угодно. Он действительно иногда использовал эту возможность, либо это делали другие от его имени с помощью печати с его подписью на документе, известном как Декларация немецкой крови. А тем временем установление еврейского происхождения сводилось к определению того, исповедовали ли дедушки или бабушки конкретного человека иудаизм — это превращало научные утверждения о важности расы и крови в определении еврейской или немецкой идентичности в фарс. Генеалоги вдруг стали самыми востребованными специалистами во всей стране, когда немцы занялись поиском в церковно-приходских книгах и других источниках доказательств своей расовой чистоты для включения их в так называемое Свидетельство о происхождении (Ahnennachweis), которое теперь стало необходимым документом для карьеры на государственной службе и фактически на любой другой работе80″
Ричард Эванс.
Рекомендуем прочесть!
Комментарии (0)