Кирилл Стасевич
Когда в мире происходит катастрофа – падение самолёта, крушение поезда и т. д. – мы узнаём об этом очень, очень быстро, и благодаря средствам массовой информации получаем новости с места трагедии едва ли не ежесекундно. Но вот проходит несколько дней, и трагедия исчезает из средств массовой информации. Однако средства средствами, а что происходит с памятью людей – они-то продолжают переживать или, на худой конец, просто интересоваться тем, что произошло?
Год назад, когда случилась авиакатастрофа A320 под Динь-ле-Беном (когда депрессивный пилот направил самолёт со 150 пассажирами на борту в альпийский склон), Таха Яссери (Taha Yasseri) из Оксфорда заинтересовался тем, как долго это событие будет привлекать общее внимание. Он проанализировал посещаемость посвящённой катастрофе страницы в Википедии, где постепенно появлялись подробности её самой и последующего расследования. Выяснилось, что интерес к трагедии очень быстро достиг пика, а потом начал столь же быстро падать.
Тогда Яссери и его коллеги решили проанализировать таким же образом другие катастрофы – точнее, не сами катастрофы, а внимание к ним со стороны людей. Исследователи использовали статистику посещений википедийных страниц, которые рассказывали про авиапроисшествия на двух самых популярных языках Википедии – английском и испанском. В анализе учитывали характер авиакатастрофы, то, когда про неё появлялась страница в Вики, как и когда редактировали страницу, и как распределялась во времени её посещаемость.
Во-первых, оказалось, что на катастрофы с числом погибших менее 50 человек обращают мало внимания. Более масштабные события вызывают уже всеобщий интерес, в котором можно обнаружить некоторые особенности, в том числе и региональные. Так, англоязычный интернет больше интересовался авиатрагедиями, произошедшими в Европе и Северной Америке, тогда как испаноязычный больше читал о самолётах, разбившихся в Латинской Америке, при том и англоязычным, и испаноязычным читателям мало было дела, например, до Африки. (Конечно, и про африканские, и про европейские, и про латиноамериканские события можно было читать на разных языках – просто события «не из своего мира» интересовали людей в меньшей степени.) Но главное было в другом: как пишут авторы работы в , вне зависимости от того, где произошло крушение и в какой Википедии появилась информация про него, интерес к трагическим событиям, быстро возникнув, затем в течение трёх–десяти дней уменьшался наполовину. От численности жертв этот «срок полураспада» тоже не зависел: за десять дней трагедия с 50 жертвами также наполовину теряла в интересности, как и трагедия с 500 погибшими.
Конечно, тут можно возразить, что посещения страниц Википедии – не слишком надёжный источник, но, с другой стороны, не думаем же мы, что бурно интересоваться катастрофой можно только сидя у телевизора или в личном общении с друзьями и знакомыми в баре, на вечеринке или в мессенджере, и как-то сразу забывать про неё во время блужданий по сайтам, или же целенаправленно избегать Википедии, отдавая предпочтение информационным агентствам? Википедия, как ни крути, служит одним из основных источником информации, причём информации уже худо-бедно собранной воедино из множества новостных сообщений. Так что исследователи вряд ли так уж ошиблись, решив анализировать интерес к катастрофам по посещениям соответствующих страниц в Вики.
Причины падения интереса могут быть разные, но они, в общем, достаточно очевидны: тут и избыток информационной повестки, и желание чего-то нового, и здесь ещё можно рассуждать, действительно ли средства массовой информации вынуждают забывать старое, или же они просто идут на поводу у потребителя. Удивительнее здесь другое – скорость, с которой подобные события перестают всех интересовать (хотя и тут есть исключения, вполне, впрочем, объяснимые – но обсуждать их мы не будем). Но, с другой стороны, нельзя сказать, хорошо это или плохо: будь у нас слишком долгая память, могли ли бы мы видеть в настоящем что-то новое и действительно стоящее нашего внимания?
Источник
Фактически это иллюстрация к эссе Стэнли Милграма «Размышление о новостях», отлично показывающему, насколько противоречиво и расщеплённо содержание ума даже самых образованных и выдающихся людей капиталистического общества, которых слушают и которым верят (если бы не пиетет к великому психологу, это можно было бы назвать свалкой (в противоположность системе). Здесь и верные мысли о востребованности чужих бед при капитализме как развлекаловке, оттеняющей твой собственный успех, и роли конкуренции между «свободными СМИ» , и идейно крепкий речекряк про то что «тоталитарные режимы боятся правды», хотя тот, кто реально боится правды, учится эффективно её скрывать, а лучший способ сокрытия неприятных и вредных известий — отнюдь не цензура а, наоборот, «свобода прессы», когда что-нибудь содержательное прочно хоронится в информационном мусоре, мифах, сплетнях, глупостях, утках и пр. (о чём ).
Так, скажем, Советская власть сглупа запретила широко издавать первую книгу Денниса и Донеллы Медоуз «Пределы роста», хотя советские исследователи из Института системного анализа и пр. активно участвовали и в обсуждении мордели, и дальнейшей работе «Римского клуба». Её издали для служебного пользования (гриф «ДСП») тиражом то ли 600 то ли 800 экземпляров, т.е. её доставили адресно специалистам, но ширнармассы не допустили. Сейчас без цензуры, в свободной России, научные книги по грантам РФФИ/РГНФ издаются тиражом 400 экз., т.е. и массам не хватит, и никаких гарантий попадания к специалистам, кроме адресного дарения автором.
«Позвольте признаться сразу: новости — мой наркотик. Едва проснувшись, я включаю программу «Сегодня», чтобы узнать, что произошло в мире за ночь. В электричке по дороге на работу я внимательно просматриваю «Нью-Йорк Таймс» и с головой ухожу в истории о землетрясениях, дипломатии и экономике. Я читаю газету с тем же благоговением, с каким мои предки читали свои молитвенники. Священный ритуал приобщения к новостям имеет свое вечернее продолжение. Мой рабочий день строго нормирован, так как я обязан попасть домой к программе Уолтера Кронкайта. Мои дети понимают, что мое медитативное сосредоточение на образе Уолтера Кронкайта — это некое серьезное занятие, которое нельзя прерывать по случайным и незначительным поводам.Но что же, собственно, происходит, когда я, как и миллионы других людей, жадно просматриваю газеты, не могу оторваться от экрана телевизора, впитываю новости из множества окружающих нас журналов? Есть ли в этом смысл? Что такое новости и почему они занимают столь важное место в жизни множества людей?Давайте исходить из простого определения: новости — это информация о событиях, которые происходят за пределами нашего непосредственного опыта. В этом смысле новости всегда были частью повседневной жизни человека. В своей изначальной форме они существовали как сообщение, доставленное путешественником или — в древние времена — каким-либо членом племени, который побывал в незнакомых ранее местах и обнаружил воду, дичь или признаки близости неприятеля.Польза такой информации самоочевидна. Новости — социальный механизм, который позволяет нашему зрению и слуху охватывать намного более широкую панораму событий. Знание о событиях, происходящих далеко от нас, позволяет подготовиться к ним и соответствующим образом отреагировать. Это классическая функция новостей.
Новости суть сознание общества. Это средство, с помощью которого осмысляются события, происходящие в общественном организме. И знаменательно, что режимы, которые мы называем репрессивными, имеют тенденцию проявлять те же особенности, что и репрессивные личности: они не могут или не хотят допускать в сферу своего сознания конфликтную информацию. Это происходит из-за глубинного чувства собственного бессилия перед проблемами, которыми чревата новая информация. Цензура запретной информации не уничтожает ее, но загоняет вглубь, превращает ее в гнойник, который невозможно вскрыть рациональными средствами.
Совершенно неизбежно и то, что новости контролируются господствующими в обществе политическими силами. В тоталитарных государствах правительство пытается создать такой образ мира, а также такой образ событий, которые показывали бы власть в наиболее выгодном для него свете. Демократизация новостей, которая идет рука об руку с рассредоточением политической власти, является сравнительно недавним завоеванием, устойчивость которого нельзя переоценивать. Демократии гораздо лучше приспособлены к столкновению с реальностью, чем тоталитарные режимы. Последние создают миф о собственном всемогуществе и пугаются даже сообщений о таких событиях, которые они просто не могут контролировать.
Не случайно поэтому советская пресса ничего не сообщает об авиакатастрофах и замалчиваются даже такие природные бедствия, как землетрясения. Вероятно, это обусловлено глубинным ощущением собственной политической неполноценности — как будто подобные происшествия способны каким-то образом негативно характеризовать существующий режим.
Проблема для любого общества состоит не в том, будут передавать новости или нет. Важно, кто получит к ним доступ. Любая политическая система может быть охарактеризована тем, какая часть информации, принадлежащей государству, становится достоянием общества, а какая часть скрывается. Вот почему рост секретных информационных агентств, таких как ЦРУ, представляет опасность для демократии. Создается впечатление, что наше правительство хочет придерживать часть информации для внутреннего использования.
Если углубиться в историю, можно увидеть, что новости (в их современной форме) тесно связаны с подъемом экономики, в частности с присущими капитализму ростом эксплуатации и повышенной степенью риска. Для негоцианта XIX века новости означали получение сведений о его корабле, о ресурсах, которые можно использовать, о способах сократить риск, неизбежный для предпринимателя; ему нужно было собрать как можно более полную информацию и иметь ее раньше соперников. Агентства новостей, например «Рейтер», возникли, чтобы служить бизнесу и интересам инвесторов, обнаруживших, что первым шагом к финансовому успеху является быстрое получение информации.
В цивилизации, где всякая деятельность должна приносить прибыль, — например, в нашей собственной цивилизации — новости становятся продуктом, который необходимо произвести и доставить потребителю. Так развилась крупномасштабная индустрия по производству и потреблению информации. Мы заглатываем новости с той же неутолимой алчностью, которая заставляет нас приобретать разнообразные изделия нашей коммерческой цивилизации.
При таких обстоятельствах возникает тенденция к вырождению жанра новостей. Новости больше не выполняют свою исконную функцию — предоставлять информацию, на основании которой можно действовать и даже создавать мысленный образ большого мира. Они служат, главным образом, для развлечения. Занимательные истории о землетрясениях, политических убийствах, жестоких схватках на выборах — вот главный материал, на основе которого создается драма или мелодрама. К нашему удовольствию, мы имеем способность удовлетворять свою страсть к триллерам, любовным историям или загадочным убийствам под прикрытием внешне пристойного занятия.
Ну как же, ведь все образованные люди просто обязаны знать, что происходит в мире. А если происходящее в мире зачастую пугает или возбуждает, так тем лучше. Еще одним признаком вырождения новостей является их усиливающаяся ритуализация. Содержание информации начинает подчиняться форме, в которой она преподносится. Выпуски новостей передаются каждый вечер — независимо от того, несут ли они жизненно важную информацию.
В самом деле, задача программы новостей заключается в том, чтобы создать достаточное количество сообщений и заполнить ими определенный промежуток времени. Временной промежуток становится определяющим фактором, рамкой, в которую нужно уместить сообщения о реальных событиях. Как и при любом другом ритуале, форма сохраняется и в том случае, когда теряется значимое содержание.
Те сообщества, чье выживание и благополучие сильнее зависят от событий в других странах, будут в большей степени чувствительны к ним. Например, израильтяне, считающие, что жизнь их государства зависит от непредвиденных обстоятельств, являются одним из «новостеозабоченных» народов. В периоды кризисов переносные радиоприемники в автобусах и на рынках включаются на полную громкость. Вообще говоря, евреи почувствовали необходимость постоянно настраиваться на новости из дальних мест по причине отсутствия безопасности в собственной стране. Любое событие, независимо от его удаленности, — даже фарсовый путч в Мюнхене под предводительством какого-нибудь обойщика — может превратиться в реальную угрозу. Поэтому непрерывное отслеживание событий стало чем-то почти инстинктивным.
Как я уже говорил, новости для меня — нечто вроде наркотика, и моя «новостезависимость» такова, что я получаю тем больший кайф, чем дальше отстоят от моей собственной жизни и личного опыта события, о которых я узнаю. Предпочтение я отдаю международным новостям, затем по степени значимости следуют внутренние новости моей страны и, наконец, в последнюю очередь — местная хроника.
Мне интереснее читать о студенческих волнениях в Париже, чем об убийстве в моем собственном квартале. Те программы новостей, которые предлагают стандартный набор пожаров и местных преступлений, мне кажутся особенно скучными. И это парадоксально. Безусловно, криминогенная обстановка в городе, где я живу, для меня лично имеет большие последствия, чем результаты выборов в Уругвае.
Конечно, иной раз я спрашиваю себя, а так ли уж жизненно необходимо для меня знание о беспорядках в Заире или о крушении поезда в Швеции? Абсолютная независимость моей жизни от новостей особенно ярко обнаружилась тогда, когда моя семья вернулась домой из многонедельного отпуска. Его мы провели без всякого контакта со средствами массовой информации. По обыкновению я бегло просмотрел стопу скопившихся газет и не мог не заметить, насколько все происшедшее для меня безразлично. Причем из всех новостей наименьшее впечатление произвели те самые международные новости, которые так сильно привлекают мое внимание в течение обычной рабочей недели.
Откуда берется этот интерес к далеким от моей жизни событиям? Почему, чем больше касается происходящее меня самого, тем менее оно интересно? Возможно, в основе этого лежит романтическая тяга к дальним странам, интерес к экзотике.
Этот романтический импульс — реакция из недовольства обыденностью и скукой повседневной жизни. События и страны, описываемые в новостях, находятся далеко, поэтому наше воображение с большей готовностью останавливается на них. Кроме того, интерес к новостям постоянно поддерживает «космополитический» статус, характерный для современного человека, желание охватить не только непосредственное окружение, но и «большой» мир, простирающийся за его пределами. Таким образом, это противоположно «провинциализму», который являлся отличительной чертой патриархального образа жизни в сельской местности и малых городах.
Поскольку я живу в современном мире, он формирует меня. Я не могу не быть втянутым в сферу его влияния и не испытывать на себе воздействия наших великих общественных институтов. «Нью-Йорк Таймс», «Си-би-эс» и «Ньюсуик» пристрастили меня к новостям, как к наркотику. В каждодневной жизни я, в конце концов, пришел к той мысли, что если «Нью-Йорк Таймс» помещает статью на первой полосе, то она заслуживает моего внимания. Я просто обязан знать, что происходит. Но иногда, в минуты спокойного размышления, какой-то голос спрашивает меня: «Если бы новости исчезли, разве мир стал от этого сколько-нибудь хуже?»
« «, с.319-323.
Рекомендуем прочесть!
Комментарии (0)