Войны в кружевах

«Я был создан для героики! Карл XII и Конде не давали мне заснуть.
Мне даже казалось, что я мог бы сделать лучше. Я упивался Полибием.
Я составил примечания к комментариям Фолара.
Мне очень хотелось отправиться на войну.
Но что можно сделать в 15 лет?»
Принц Шарль-Жозеф де Линь

Эпоха Просвещения была временем, когда дерзновенные юнцы, вдохновленные трудами древних историков и примерами великих полководцев, грезили о славе на полях сражений. Просвещение породило целую плеяду мыслителей и философов, давших существенный толчок развитию гуманитарных наук, однако влияние эпохи на этом не исчерпывалось. У «сынов Марса» были свои кумиры и «светила», и сколь далеко шагнули в ту эпоху науки мирные, столь же мощной была поступь и наук военных.

Принц Шарль-Жозеф де Линь (1735-1814 гг.) был подлинным сыном своей эпохи – образованный, остроумный, он успел повоевать на полях сражений Семилетней войны в рядах армии императрицы Марии-Терезии, однако впоследствии перебрался во Францию (космополиты были обычным делом для эпохи Просвещения), где стал советником и «конфидентом» королевы Марии-Антуанетты. Великая Французская революция буквально разрушила его мир, и он перебрался обратно на родину, погруженный в тоску.


Одним из людей, вдохновлявших юнцов вроде принца де Линя, был знаменитый французский военный писатель Жан-Шарль де Фолар (1669-1752 гг.). Им в юные годы зачитывался Мориц Саксонский (1696-1750 гг.) – выдающийся французский полководец середины XVIII столетия, блеснувший в ходе войны за Австрийское наследство.

Фолар

Сам Фолар тоже неплохо проявил себя на поле боя, в частности, сражался на войне за Испанское наследство, где был ранен в битве при Кассано в 1705 году. Фолар остро отреагировал на неудачи Франции в ходе той войны, на пассивность маршалов и просчеты министров. Это негодование было главным стимулом для творчества автора, который в 1712 году вышел в отставку с французской службы и отправился на Мальту, где поступил в распоряжение великого магистра ордена Святого Иоанна.

Однако и на Мальте Фолар не увидел того воинского энтузиазма, которого ожидал, поэтому, после очередной размолвки с магистром, он в 1714 году покинул службу ордена. Лишь в следующем, 1715 году, Фолар, наконец, нашел того идеального героя, служить которому мечтал всегда – он отправился на север, к шведскому королю Карлу XII, чья военная слава к тому времени существенно поблекла, но неиссякаемая энергия и жажда действия по-прежнему определяли судьбу скандинавского монарха.

Именно находясь при особе Карла, Фолар наконец вывел свою военную концепцию, которая предполагала быстрые решительные действия и удары в противовес медлительной военной доктрине тогдашней Европы, целиком и полностью опиравшейся на линейный огнестрельный бой. Вот то, что нужно Франции, считал Фолар: быстрые агрессивные действия, неожиданные для неприятеля атаки, штыковой бой, который был так непопулярен в тогдашней французской армии.


Жан-Шарль де Фолар

Известны две основные работы Фолара: «Новые открытия о войне» (Nouvelles découvertes sur la guerre) 1724 года и семитомная «История Полибия» (так же известная как «Комментарии к Полибию»), вышедшая в 1727-1730 гг. В своих трудах Жан-Шарль обращался к опыту античности и брал древнеримскую военную организацию как возможный образец для современных ему армий. Также большое внимание Фолар уделял осмыслению войны как науки: пытался вывести универсальные и рациональные принципы ведения войны, психологические основы ведения войны, которые он определял как «воинский дух».

В качестве своего «учителя» в прошлом Фолар избрал Полибия, поскольку считал, что тот оставил потомкам наиболее исчерпывающее описание законов войны и военной организации. С любовью автора к античности были связаны и некоторые очевидные анахронизмы, которые француз предлагал внедрять на полях сражений. В частности, по его задумке атакующие пехотные колонны должны были быть частично укомплектованы пикинерами, которые могли бы прорывать неприятельские шеренги в ближнем бою. В условиях только-только победившей «огнестрельной революции», в ходе которой мушкет окончательно вытеснил пику с полей сражений, данная концепция не могла не вызывать вопросы.

Вероятно, на подобные рассуждения Фолара натолкнул отчасти опыт службы у шведского короля Карла XII – в некоторых полках шведской армии времен Северной войны все еще сохранились пикинеры, но они были скорее рудиментом предыдущей эпохи, нежели каким-то альтернативным взглядом на развитие военного дела. Тем не менее, сам принцип плотных атакующих колонн пехоты впоследствии использовали многие военачальники, включая Наполеона, который довел этот механизм до совершенства.

В идеях Фолара была своя логика – несмотря на усовершенствование огнестрельного оружия и изобретение в XVII веке сначала багинета, а затем и подствольного штыка, непосредственная эффективность ружейного огня в то время была достаточно невысокой. Фолар считал, что чрезмерное упование на силу огнестрельного оружия может негативно сказаться на воинском духе французских солдат, которые впредь будут неохотно вступать в рукопашную схватку и вести наступление.


Пикинеры Карла XII

Карл XII всегда полагался на штыковой бой, и именно благодаря решительным атакам с близким контактом он одержал большинство своих побед. Колонны, по задумке французского теоретика, были более мобильны, чем развернутый линейный строй, и такая тактика делала бы боевые порядки более гибкими. Он даже рассматривал возможность применения по ситуации рассыпного строя – предоставление солдатам больше свободы в угоду маневренности и скорости передвижения.

При всем внимании к трудам Фолара таких людей, как Фридрих Великий и Мориц Саксонский, у него нашлось достаточно много критиков. В основном ему вменяли в вину недооценку мощи плотного мушкетного огня и откровенное пренебрежение артиллерией. Другой мишенью критики был принцип атаки колоннами – при всех его достоинствах критики отмечали, что фланги колонны могут быть ее уязвимой частью, и мощный боковой удар неприятеля при должном стечении обстоятельств может привести армию к поражению. Фолар, в свою очередь, отмечал, что если атакующие колонны будут сохранять мобильность, то их фланги будут не так страдать от вражеского огня. Так или иначе, но многие идеи Фолара вошли во французские военные ордонансы (государственные указы) от 1753 и 1755 годов.

Фридрих II и Мориц Саксонский в свою очередь отмечали несовершенство теории Фолара. По воспоминаниям итальянского философа Альгаротти, «граф [Мориц] пришел к выводу, что его друг Фолар ошибался, полагая колонну самым совершенным построением, универсальным и одинаково успешным в любой ситуации».

Фридрих Великий, заядлый любитель военных трактатов, даже приглашал писателя к себе в Берлин, чтобы провести маневры в соответствии с наставлениями последнего, однако француз из-за плохого самочувствия не смог принять это приглашение. Сам же прусский король, хоть и не разделял всех положений концепции Фолара, все же рекомендовал его сочинения своим офицерам, отмечая, что в них «скрыты сокровища».

Одной из главных причин, по которой сочинения Фолара не стали классическим военным наставлением, являлось то, что в них он практически не касался осадного дела, а это был важнейший компонент войны в XVIII веке. Многочисленные крепости были стратегическими базами европейских монархов, и искусство осад было едва ли не более важным для боевых действий, нежели сражения в открытом поле.

Фолар, в свою очередь, критиковал чрезмерную «зависимость» французской военной доктрины от крепостей, считая, что это подрывает воинский дух армии. Кроме того, он полагал, что затяжные осады вредны, так как отнимают много времени от кампании (не стоит забывать, что это было время «сезонных» войн) и занимают войска без лишней нужды. Единственно верным решением в вопросах овладения неприятельскими укреплениями Фолар считал быстрый штурм.

В 1748 году современник Фолара маршал Пюисегюр выпустил свою работу «Искусство войны» (Art de la guerre), в которой обосновывал необходимость следовать по пути технического прогресса. В противовес стремлению своего визави вернуть некоторые архаичные черты в военную практику, Пюисегюр, напротив, высказывался за как можно более широкое применение огнестрельного оружия и даже предлагал массово переводить армию на новые, более легкие, модели ружей.

Что касается осадного дела, то его маршал возводил в ранг самостоятельной науки, максимально опиравшейся на математику и геометрию, придающие предельную точность всем расчетам и помогающие систематизировать осадные операции и привести их к некому стандарту в вопросах сроков, обеспечения и т.д. Эта точка зрения нашла больше сторонников, нежели критиков, и в дальнейшем развитие военного искусства «галантного века» проходило именно в данном направлении.

Геометрия войны

Что касается крепостей, то здесь законодателем моды на целое столетие стал военный инженер Людовика XIV Себастьен Ле Претр де Вобан (1633–1707), чьи крепости стали настоящим щитом для Франции. Именно Вобана Фолар отчасти считал виновником снижения воинского духа во французской армии во времена Короля-солнца.

В то же время, ставка на крепостной барьер была осознанной политикой Людовика, к которой он пришел, вероятно, в 70-е годы XVII века, когда со сцены сошли сразу два апологета наступательной тактики – знаменитые французские полководцы Конде и Тюренн, а главным военным советником короля стал Франсуа-Мишель Ле Телье, маркиз де Лувуа.


Пехота Короля-Солнце

Тогда главной заботой Людовика стала не экспансия, а удержание уже достигнутого, поэтому на первые роли вышел инженерный гений Вобана. Изначально Вобан специализировался на искусстве осады чужих крепостей, однако впоследствии разработал и антитезу своему главному искусству. При этом Вобан полагал, что крепости могут выигрывать сражения ничуть не хуже полевых армий.

Он писал: «Я мог бы также заметить, что, несмотря на все меры, которые принимают величайшие военачальники в день битвы, чтобы наилучшим образом расположить свои войска и в максимально полной степени использовать особенности рельефа, они никогда не будут застрахованы от перемен настроения Госпожи Удачи, которая непостоянна и часто играет против них. Но в осаде и обороне крепостей фортуна играет роль куда меньшую, нежели благоразумие и сноровка». Осадную войну Вобан считал единственно верным способом захвата и удержания территорий.

Положение на фронтах войны за Испанское наследство еще больше убедило военного инженера в своей правоте – в 1706 году после блистательной победы при Рамильи британский главнокомандующий герцог Мальборо не смог развить успех во Фландрии, натолкнувшись на цепь современных, хорошо оснащенных французских крепостей. До Парижа было каких-то 150 миль, но наступательный порыв разбился о каменные тверди, и Мальборо был вынужден приступить к трудоемким и длительным осадным работам. Значимость крепостей в военном деле XVIII века отлично иллюстрирует тот факт, что Мальборо, известный как блестящий полевой стратег и тактик, в ходе войны за Испанское наследство провел всего четыре крупных полевых сражения и порядка 30 осад.


Типичная крепость Вобана

Концепция Вобана подразумевала не только оборонительные мероприятия. Он считал, что ни одна крепость не останется неприступной, если осадные мероприятия будут проведены должным образом, и подробно описал все необходимые условия правильной осады, включавшие постепенное продвижение вперед посредством параллельных взаимосвязанных траншей, подкопы, минирование крепостной стены, сооружение батарей и защитных редутов и т.д.

Большинство из этих приемов не были новыми, но некоторые, вроде параллельных траншей и «траншейных кавалеров» (cavalier de tranchée, искусственные насыпи, с которых можно было вести огонь по позициям неприятеля сверху вниз) являлись ноу-хау Вобана.

Эффективность осадных методик Вобана очень скоро дала о себе знать, и со временем осада крепостей стала восприниматься (в том числе и их защитниками) как дело решенное, зависящее лишь от времени. Нередко это позволяло избежать лишних жертв, когда комендант, понимая бесперспективность своего положения, решал не проливать понапрасну кровь и договаривался о почетной капитуляции. Это был тот исход, который мог устроить всех – осаждающие экономили время и не теряли людей и боеприпасы, а гарнизон покидал крепость с личным оружием и знаменами и мог уходить на соединение с союзными войсками.

Вобан утверждал, что нет крепости, к которой не будут применимы подобные способы ведения осады, однако соглашался, что одни примеры отличаются от других за счет более благоприятного географического расположения, ландшафта и прочих деталей. Он считал, что укрепления, построенные по его проектам, обладают большими преимуществами и могут быть адаптированы под любые условия местности.



Принцип защиты по Вобану заключался в максимально эффективном использовании перекрестного огня с бастионов и равелинов, а также глубокой эшелонированной обороне. Вобан не изобретал бастионов и перекрестного огня – большинство методик были известны задолго до его военной карьеры, однако он был тем человеком, который смог успешно их объединить и довести до совершенства.

Глобализация

XVIII век стал периодом глобализации военных конфликтов, увеличивалась численность сражавшихся армий и география военных конфликтов. Достаточно сказать, что армия Священной Римской империи на момент Семилетней войны превышала собственную численность образца середины XVII века в 2-2,5 раза и составляла 150-170 тысяч человек. Армия Людовика XIV в разгар войны Аугсбургской лиги (1688–1697) насчитывала 400-420 тысяч человек. С увеличением численности армий и расширением географии войн более остро вставал вопрос логистики, материального и инженерного обеспечения войск.

Армии стали своеобразной центробежной силой, которая сопротивлялась централизованному контролю со стороны государей и накладывала определенный отпечаток на их стратегию. Многие критики Людовика XIV отмечали, что он зачастую не давал своим военачальникам достаточной свободы и самостоятельности в действиях, требуя, чтобы они отчитывались перед Версалем за каждый свой шаг, и буквально засыпая их подробными инструкциями.



Такой подход назвали «кабинетной войной» (guerre de cabinet), и для него у французского короля были свои причины. Людовик на всю жизнь запомнил события Фронды середины XVII века и стремился ограничивать власть военачальников-аристократов. В свое время он даже устранил из армии родного брата, герцога Филиппа Орлеанского, боясь растущей популярности последнего, которую тот приобрел, одержав в 1677 году крупную победу при Касселе.

Другой причиной для таких действий была необходимость придать действиям армий системность, что, по задумке Людовика, добавило бы им слаженности и тесно связывало политические решения с решениями полководцев на поле боя. Все королевство, включая армию и флот, должно было образовать единую систему, все действия которой подчинялись бы воле одного человека – короля.

Сам Людовик, хотя и осуществлял личное командование при нескольких осадах в ранние годы правления, все же был скорее администратором, работавшим в паре с другим великим «менеджером» эпохи – Лувуа (до смерти последнего в 1690 году). Согласно расхожему мнению, возраставший административный компонент в ведении боевых действий можно было назвать, апеллируя к понятию «огнестрельной революции», – «бюрократической революцией».

В Великобритании флот и вся сопутствующая инфраструктура стали крупнейшей индустрией государства и самыми главными потребителями технических инноваций. Военные флоты стали важным инструментом государственной политики с середины XVII века, но подлинным временем расцвета технической мысли на флоте стал XVIII век – модернизировались верфи и технологии строительства, усложнялась корабельная архитектура и создавались новые доктрины морской войны.

Адмиралтейства испытывали определенные трудности в вопросах исполнения приказов адмиралами и капитанами, которые порой находились на другом конце света, но с увеличением численности флотов рос и бюрократический аппарат, призванный регулировать деятельность всех «ступенек» в этой иерархии.

При этом флот не мог похвастаться таким богатством источников по военной теории, которыми располагали сухопутные военачальники. Что касается королевского военно-морского флота (Royal Navy), то там упор делался преимущественно на развитие за счет эмпирического знания и нечрезмерной теоретизации. Это обуславливало относительное медленное развитие военно-морской доктрины как таковой.

Британское Адмиралтейство XVIII века отчасти представляло собой бюрократический кошмар, однако в этом, как ни парадоксально, была его сильная сторона, поскольку ни у французов, ни у испанцев не было такого отлаженного и развитого администрирования. Важной составляющей успеха морского дела у англичан было то, что к указанному времени Адмиралтейство, путем хитростей и бюрократических лазеек, научилось само обеспечивать себя денежными средствами, и это преимущество особенно отчетливо проявлялось во время военных действий.

Что касается Пруссии, то это небольшое государство, ворвавшееся в мировую политику в 1740-ые годы стараниями молодого короля Фридриха II (еще не Великого), тоже испытывало ряд сложностей, связанных с администрированием. То, что неплохо работало для небольшого королевства, переставало работать для агрессивной, «заточенной» под войну державы, которой Пруссия стала при Фридрихе.

Все административные преобразования короля были попытками систематизировать государственную бюрократию под нужды военного времени, максимально четко отладить механизм, позволяющий с минимумом проволочек изыскивать средства для войны. Отчасти можно сказать, что Фридрих пытался привить военную четкость и организованность в бюрократические круги королевства, где он, естественно, встречал сопротивление со стороны старых консерваторов.

Великобритания, в отличие от Пруссии, располагала куда более существенными финансовыми ресурсами, поэтому англичане смогли лучше отладить логистику и снабжать свои армии в колониях (особенно – в Северной Америке). Для тех же французов это было сущим кошмаром и вечной головной болью (ужасное снабжение стало едва ли не главной причиной потери Канады).

В то время как французские командующие были стеснены необходимостью отчитываться перед Версалем буквально за каждый шаг, в британской армии, и особенно на флоте командующие обладали определенной степенью свободы. Это существенно ускоряло принятие решений, что является критическим показателем в ходе войны.


Маршал Катина готовится побить самого Евгения Савойского. Битва при Марсалье, 4 октября 1693 года

Важность логистики очень ярко проявилась, например, в ходе войны Аугсбургской лиги (1688–1697 гг.), когда армия французского маршала Катина не могла получать достаточное количество подкреплений и ресурсов для борьбы с Савойским герцогством. Итальянцы блокировали горные перевалы и могли небольшими силами удерживать пути снабжения, не давая Катина получать подкрепления. При этом француз, одержавший победы в ряде сражений в открытом поле, в итоге сам был вынужден перейти к обороне. Решить проблему итальянского фронта Людовику XIV удалось, только заключив мир с Савойей.

Горная война

Военные операции французской армии в Альпах выявили ряд существенных трудностей, касавшихся обеспечения войск в условиях горной войны. Слабая с военной точки зрения Савойя выиграла противостояние за счет особенностей рельефа и самым серьезным образом озадачила стратегов Версаля.

Спрос, как известно, рождает предложение, и появление специалиста по горной войне при дворе французских королей было лишь вопросом времени. Таким человеком в итоге стал Пьер-Жозеф де Бурсе (1700-1780 гг.). Бурсе начал свое обучение военному делу в возрасте всего лишь девяти лет, перенимая знания у отца, который служил в Альпах. В возрасте 19 лет Пьер-Жозеф поступил в качестве волонтера в полковую артиллерию в Испании. На протяжении своей карьеры он служил в Германии, в Италии и на Корсике и дослужился до звания генерал-лейтенанта.

Будучи начальником штаба французской армии в Пьемонте и Северной Италии в ходе войны за Австрийское наследство (1740-1748 гг.), он стал известен благодаря своему планированию, позволившему франко-испанским войскам успешно вести боевые действия в горах.

Бурсе был во многом продолжателем идей Вобана, которые он адаптировал для ведения боевых действий в горной местности (рассматривая горы как естественные укрепления). По мнению Бурсе, горы могут являться не только хорошей естественной защитой, но и дают возможность скрывать передвижения войск от неприятеля.

Если на открытой местности войска надлежало концентрировать в единый кулак, то горы требовали разделения армии для того, чтобы угрожать неприятелю на нескольких разных направлениях, где имеются проходы. Это позволяло запутать противника, командир мог заставить его гадать, откуда именно появится вражеская армия, и вынуждал распылять силы.

Военачальник, хорошо знакомый с местностью и отладивший взаимодействия своих частей, мог ввести таким образом противника в заблуждение, а затем прорвать его оборону одним мощным акцентированным ударом на каком-то из направлений. Свои наработки Бурсе воплотил в сочинении «Принципы горной войны» (Principes de la guerre de montagne), впервые изданном в 1775 году. Этот трактат впоследствии высоко оценил Наполеон, который использовал принципы Бурсе в своих кампаниях в Италии (в частности, деление армии на обособленные, но взаимосвязанные корпуса, которые позволяли наступать широким фронтом, но при желании могли быть быстро стянуты в одну точку для нанесения решающего удара).

Трактат Бурсе касался тем, выходящих за рамки горной войны как таковой. В частности, он был сторонником предоставления более широких полномочий и свободы действий командующим на местах, поскольку они лучше могли оценивать текущую обстановку и своевременно реагировать на действия противника. В качестве слагаемых успеха военной компании он называл две вещи: дисциплину и выучку войск, которые могли быть выведены на достойный уровень путем регулярных упражнений, и прикладные знания высшего командного состава, которые зачастую оставляли желать лучшего.

Согласно мнению Бурсе, невозможно было придумать универсальный план кампании в кабинете за сотни километров от мест сражений. Был необходим точный учет текущей ситуации и условий конкретной данной местности, где должна была проходить кампания. Соответственно, в своих наставлениях Бурсе советовал более опираться на эмпирический опыт, нежели на какие-то общие догмы и принципы, не учитывающие деталей.

Гроза врагов, любимец женщин

Внебрачный сын курфюрста Саксонии и короля Речи Посполитой Августа II Сильного от Авроры фон Кенигсмарк, Герман Мориц, граф Саксонский (1698-1750), был главнокомандующим французской армии во Фландрии в годы войны за Австрийское наследство. Там он одержал ряд громких побед при Рокуре, Фонтенуа и Лауфельде.

Зигзаги его судьбы были типичными для дворян его эпохи. Начинал он свою карьеру на полях сражений войны за Испанское наследство под командованием Евгения Савойского, где сражался против французов в битве при Мальплаке (1709 год). Затем, в 1711-1712 годах, в составе саксонской армии он воевал против шведов в Померании, а в 1717–1718 годах снова встал под знамена принца Евгения и австрийской армии на войне с турками.



Начало 20-х годов XVIII века Европа встретила относительным затишьем – лишь на востоке раздавались последние залпы завершавшейся Великой Северной войны. Временно оказавшись не у дел, Мориц предался праздной и весьма распутной жизни (нужно отметить, что слава распутника и любимца женщин сопровождала этого видного мужчину до самой его смерти), которая не прекратилась с его переходом на французскую службу.

У современного читателя подобные метаморфозы могут вызвать оторопь, но в XVIII веке, когда понятия наций и патриотизма еще не сложились, побывать на службе у нескольких государей (в том числе, и из разных противоборствующих лагерей) было обычной практикой для дворян.

Под знаменами с золотыми французскими лилиями Мориц сражался на войне за Польское наследство против своего бывшего командира Евгения Савойского, но подлинная слава пришла к нему уже в зрелые годы, когда в Европе разразилась война за Австрийское наследство. В 1741 году его имя облетело Европу, после того как французские войска, ведомые Морицем, дерзкой ночной атакой захватили Прагу. В 1744 году он был произведен в маршалы Франции, а затем в Главные маршалы – высшее звание, которого мог добиться военный при Бурбонах.

Еще до того как прославиться на полях сражений, Мориц уделял много времени переосмыслению основных принципов войны. В 1732 году он воплотил все свои наработки в качестве трактата «Mes Rêveries» (дословно – «Мои размышления»), напечатанного небольшим тиражом для узкого круга знакомых лиц (примечательно, что один из экземпляров был отправлен Фолару).
Сам Мориц утверждал, что написал свое сочинение за три дня, когда болел лихорадкой, однако существует мнение, что работа была написана под действием опиума. Так или иначе, но «Мои размышления» явились полноценным и серьезным трудом по военной теории, который качественно переосмыслял доктрины своего времени.

Мориц ратовал за предоставление большей свободы действий командирам на местах. Ставя холодное оружие в приоритет перед огнестрельным в качестве способа атаки, он отмечал, что хороший генерал может выиграть кампанию верными маневрами, даже не прибегая к сражению как к средству достижения победы.

Мориц, который был прекрасно знаком с концепцией Фолара, также считал, что для поддержания высокого морального духа холодное оружие подходит больше, чем огнестрельное. Он писал, что «стрельба доставляет больше шума, нежели реального ущерба, и те, кто полностью зависят от нее, всегда проигрывают».

При этом маршал не был пленником своих собственных умозаключений и мог адаптироваться к ситуации, как сделал это, например, в битве при Фонтенуа в 1745 году, где французские войска занимали оборонительные позиции. Мориц сумел добиться победы благодаря умелому комбинированию действий конницы и пехотного и артиллерийского огня, который буквально опустошал атакующую английскую колонну герцога Камберленда.

Мориц, как и Фолар, во многом черпал вдохновение из античных источников, но если первый более тяготел к греческой фаланге и ратовал за возврат на поле боя пик, то маршал обратил внимание на римскую военную организацию. В частности, он предлагал формировать так называемые легионы (данная система, конечно, копировала римскую лишь условно) – самостоятельные обособленные тактические единицы, включавшие пехоту, конницу и легкую артиллерию, и способные как атаковать, так и обороняться.



Система легионов, по задумке автора, давала бы командующим большую свободу действий на поле боя. Можно сказать, Мориц был провидцем дивизионной и корпусной организации армий, которая станет общеевропейской нормой в период Наполеоновских войн.

Также Мориц был сторонником принципа всеобщей воинской повинности в противовес практике формирования полков на основе территориальной милиции (ополчения), которая существовала во Франции. Он писал: «Не лучше ли было бы принять закон, по которому каждый мужчина, независимо от социального положения, должен был бы служить своему государю и стране в течение пяти лет? Подобный закон не должен встречать возражений, поскольку это естественно, когда все граждане участвуют в защите нации». Маршал полагал, что армия, состоящая из обученных солдат, будет действовать куда эффективнее, чем наемные войска, не имеющие эмоциональной привязанности к стране и флагу.

Другой частью солдатского быта, которую, по мнению Морица, нужно было радикально переосмыслить, являлась система армейских наказаний за провинности: маршал считал, что следует воздерживаться от чрезмерно жестоких наказаний. Они должны быть соразмерны совершенному проступку, да и в вопросах поддержания дисциплины следует опираться не сколько на страх наказания, сколько на прививание солдатам высокого морального облика.

Воззрения Морица на организацию армии во многом были новаторскими для его времени, а его отношение к солдатам как к гражданам предвосхитило даже сочинения Монтескье. Его труд был издан широким тиражом уже после смерти – в 1757 году.

Старый Фриц

За годы правления Фридриха II (1712–1786 гг.) Прусское королевство совершило стремительный рывок из держав второго сорта в компанию передовых европейских государств. Это было выдающимся достижением для небольшой, небогатой на людские ресурсы аграрной страны.

Отец будущего короля Фридрих Вильгельм I заложил фундамент будущей великой Пруссии, создав профессиональную армию, пропорциональную общей численности населения, а так же отладив бюрократический аппарат государства, способный извлекать средства для поддержания ее боеспособности. Фридрих Вильгельм проводил осторожную внешнюю политику, и армия при нем являлась скорее сдерживающим фактором для потенциальных противников Пруссии. Фридрих II получил в наследство от отца одну из наиболее обученных и дисциплинированных армий Европы, способную выполнять сложные маневры, предусмотренные линейной тактикой того времени.



Когда Фридрих узнал о кончине императора Священной Римской империи Карла VI, он написал Вольтеру в октябре 1740 года: «Его смерть полностью меняет мои миролюбивые планы, и я склонен думать, что июнь мы скорее встретим с порохом, солдатами и траншеями, чем с актрисами, балами и спектаклями».

Шаткое равновесие в Европе было нарушено, когда Фридрих в том же году захватил богатую Силезию и разбил войска новой императрицы Марии-Терезии. Две Силезских войны (1740–1742 гг. и 1744–1745 гг.) в рамках общеевропейской войны за Австрийское наследство обеспечили ему обладание этой ценной провинцией и славу превосходного полководца.

Впоследствии в ходе Семилетней войны Фридрих смог отстоять независимость Пруссии, пусть и с трудом, в борьбе с союзом таких государств, как Россия, Франция и Священная Римская империя (Австрия). Закончившаяся в 1763 году война опустошила людские ресурсы королевства, и в дальнейшем внешняя политика Фридриха была куда более осторожной, однако все государства мира к тому времени смотрели на прусскую армию как на образец военной организации.

Фридрих был человеком эпохи Просвещения в полном смысле этого слова – помимо успехов на полях сражений, он еще сочинял и сам исполнял музыку, вел переписку с Вольтером, писал стихи и философские сочинения.

На протяжении своей жизни он подготовил множество наставлений для своих офицеров. Король сам был большим любителем военной истории: он очень ценил Монтекукколи, Евгения Савойского и Тюренна, переосмыслял их опыт и тактические решения.

Победы Фридриха в Силезских войнах во многом были обеспечены слабостью австрийской армии, однако они стали прекрасной школой для полководца. Король осознал важность укреплений и артиллерийского огня, а также пришел к выводу о необходимости увеличения численности кавалерии в армии.

Со временем подход Фририха к военному делу эволюционировал соразмерно его опыту, приобретенному на полях сражений. Он отметал непоследовательный французский подход и критиковал русский как «варварский» и недостаточно компетентный.


Цорндорфское сражение

Осознавая важность укреплений и осадной войны, король в более поздние годы достаточно высоко оценивал развитие этих компонентов в австрийской армии. Его записки о военном искусстве 1758 и 1770 годов рекомендовали генералам не искать удачи в полевых сражениях, но обращать внимание на захват неприятельских укреплений и действия на коммуникациях.

Знаменитая «косая» атака, с концентрацией крупных сил на одном из флангов, была скорее результатом обстоятельств, которые вынуждали короля зачастую сражаться против численно превосходящего противника. Тем не менее, и такая тактика имела свои слабости, как, например, зависимость от ландшафта, что проявилось в сражении при Кунерсдорфе 12 августа 1759 года.

Фридрих как творческий человек всегда настаивал на том, чтобы его генералы не слепо ждали приказа на поле боя, но умели сами оценивать обстановку и принимать решения в критической ситуации. При этом королю он отводил сложную и многофункциональную роль – государь должен был иметь полное и всестороннее представление о политике, должен был быть прекрасно осведомлен о намерениях других государей и о военных силах, которыми они располагают, о состоянии их финансов.

Также государь должен был знать страну, в которой он намеревался проводить военную кампанию, должен был уметь «влезть в шкуру» врага и представлять себе образ его мыслей. Мир, по Фридриху, должен был быть ничем иным, как временем осмысления, а война – временем апробации идей на практике.

Будучи, несомненно, человеком Просвещения, прусский король, тем не менее, в самой сути своих взглядов оставался консерватором. Консервативным оставался и его государственный аппарат. Его полководцы досконально изучали наставления, которые составлял для них король, но не предпринимали попыток переосмыслить военные догматы и внести в них что-то новое. Можно сказать, что Пруссия во многом стала заложницей действенной на момент Семилетней войны организации армии. Идеи Фридриха словно законсервировались, и после того, как великий король умер, закостенелая, так ничего и не породившая со времен его боевой славы прусская военная машина оказалась сметена военным гением Наполеона Бонапарта.

(...)

Окончание здесь