Османизация, как известно, не отуречивание — это, как бы мы сейчас сказали, реновация французской столицы в 1853–1870 годах, а проводивший ее барон Осман не был турком. Но даже если бы он был турком и возглавлял армию Османской империи, а та чудом захватила бы Париж, он и тогда не причинил бы городу больших разрушений, чем те, что нанес, будучи префектом. Что, впрочем, не мешает любить построенный им город парижанам и гостям французской столицы.
Александр Беленький
Именем Императора
Строго говоря, такая игра слов возможна только в русском языке благодаря французскому произношению немецких фамилий. Жорж-Эжен Осман родился в Париже, но был потомком протестантов из вечно переходящего из рук в руки Эльзаса (так что содеянное с Парижем можно рассматривать как месть за Варфоломеевскую ночь). Распространенная немецкая фамилия Haussmann в Германии читалась бы как Хаусман, но во Франции из него сделали Османа. Однако, прежде чем перейти к главному герою истории Парижа третьей четверти XIX века, надо сказать пару слов о его патроне — Осман оставался лишь слугой, правда слугой старательным и исполнительным.
В 1848 году был свергнут последний, уже конституционный, французский король Луи-Филипп. После этого Франция несколько устала от революций, а революции — от Франции. Все хотели порядка — и связывали порядок с крепкой властью.
Привело это к тому, что на выборах 10 декабря 1848 года 75 процентов проголосовало за избрание президентом сорокалетнего Шарля-Луи Наполеона Бонапарта, племянника великого императора. Тот, разумеется, поклялся и побожился, что будет верен республике и конституции.
Ни он сам, ни те, кто его поддерживал, на самом деле ничего такого в виду не имели. 2 декабря 1851-го, в годовщину Аустерлица, новый Наполеон разогнал Национальное собрание и совершил государственный переворот. Тут же был проведен референдум, в ходе которого почти 7,5 млн проголосовало за увеличение президентского срока с четырех лет до десяти и за расширение президентских полномочий. Против высказалось меньше 650 тысяч.
Результат референдума стал явным сигналом того, что народ не против и более жесткой власти. Если новый Наполеон, которого в недалеком будущем Бисмарк — заслуженно — назовет большим, но пока не признанным ничтожеством, чего и умел, так это улавливать настроения. Он их и уловил. Вылилось это в то, что в следующем, 1852-м, году был проведен еще один референдум, ставший логическим продолжением первого. Вопрос, поставленный на нем, звучал так: «Поддерживаете ли вы ратификацию установленной сенатским указом Конституции империи?»
Идея возвращения империи оказалась суперпопулярной. За нее проголосовало более 7,8 млн избирателей, а против — лишь чуть более 250 тысяч. Люди быстро наелись относительной демократии и хотели сильной руки.
Через 18 лет, когда их страна позорно проиграет Франко-Прусскую войну, а сам император, вошедший в историю как Наполеон III, окажется в плену, люди узнают, кого выбрали своим повелителем, и постараются забыть о нем, словно не они его поддерживали.
Между тем с будущим Третьим Наполеоном все было ясно с 1836-го, когда он предпринял настолько идиотическую попытку государственного переворота, что Луи-Филипп его, как дурака, простил и отправил в изгнание. В 1840 году Шарль Луи повторил попытку и на этот раз загремел на шесть лет, после чего уехал из Франции. В ходе своих разъездов Наполеон побывал в Лондоне, который его совершенно очаровал правильностью застройки, прямыми и широкими улицами и масштабами — все это, как ни странно, имеет самое прямое отношение к истории Парижа.
Наполеон III (слева), мечтавший превратить Париж в Лондон, в лице барона Османа (справа) нашел верного и энергичного союзникаДело в том, что Лондон, в отличие от большинства европейских столиц, не был по своей структуре средневековым городом, проложенным — воспользуемся определением Ле Корбюзье — «по ослиным тропам». Большой пожар 1666 года тот город уничтожил, после чего он был фактически отстроен заново уже во вполне «индустриальном» стиле.
Как многие не то чтобы совсем маленькие, но «небольшие» люди, вознесенные на вершину, Наполеон III бредил грандиозными проектами, и, едва придя к власти, запустил сразу два таких: во внешней политике это была Крымская война (тут, правда, не обошлось и без других действующих лиц вроде Николая I), а в самой Франции — коренную перепланировку Парижа, фактически строительство нового города на месте старого. Причем можно сказать, что без первого не было бы в полном масштабе и второго. Просто эмоционального пороха не хватило бы.
Париж до середины XIX века был типичным средневековым городом, в котором улицы проложены «ослиными тропами»У Франции и Наполеона III не было особых причин ввязываться в войну с Россией. Не стоит переоценивать бодание сторон за контроль над христианскими святыми местами в Палестине. Оно сыграло какую-то роль, как и сознательное оскорбление, нанесенное Николаем I Наполеону III, которого, вопреки этикету российский государь назвал не своим братом, как монарх монарха, а другом, но никак не решающую. Были и другие факторы, но Франция вряд ли вступила бы в войну, проходящую бог знает где бог знает за что, если бы не достаточно популярное в народе желание взять реванш за 1812 год. Что Крым французам? Что французы Крыму?
Победа союзников, среди которых была и Франция, кстати, понесшая самые большие потери, позволила маленькому Наполеону воспарить. Как-никак, но он добился того, чего не смог добиться даже Наполеон большой: победил Россию. А что не один и не так чтобы очень победил, так кто будет вдаваться в такие подробности?
Теперь с новым жаром можно было взяться и за Париж. Строго говоря, перепланировка началась еще в 1853 году, но после победы дело было поставлено на другие рельсы.
Верный префект
При авторитарных правителях всегда находятся ретивые исполнители их воли. Причем исполняют они ее не из-под палки, сами искренне загораясь, и, поначалу чужая для них, идея становится делом всей их жизни. Примерно таким при Наполеоне III и был Жорж-Эжен Осман, сам себя предпочитавший называть «барон Осман», хотя официально титула и не получивший.
Во времена правления Луи-Филиппа и первых лет президентства Луи Наполеона Осман делал достаточно успешную административную карьеру. Последними его должностями перед головокружительным взлетом были посты префекта сначала в департаменте Вар, а затем в департаменте Йонна. Не самые высокие посты в не самых значимых местах.
До того как стать префектом Сены Жорж-Эжен Осман успешно делал административную карьеру в департаментах Вар и ЙоннаОднако новое время требовало новых людей. С самого начала своего президентства Луи Наполеон не спускал глаз с Парижа, из которого хотел сделать Лондон. Увы, Жан-Жак Берже, префект департамента Сена, как-то вяло претворял планы будущего императора в жизнь, и ему стали искать замену. Поиском занялся самый преданный человек, министр внутренних дел Виктор де Персиньи, который провел «собеседование» с префектами разных департаментов и множеством других кандидатов. Самое сильное впечатление на него произвел изначально вовсе не числившийся в фаворитах Осман. Персиньи дал ему характеристику, которую имеет смысл привести целиком, настолько она всеобъемлюща и красноречива:
«Самое сильное впечатление среди всех на меня произвел месье Осман. Странно, но больше, чем его таланты и замечательный ум, мне понравились недостатки его характера. Передо мной стоял один из самых необычных людей нашего времени: крупный, сильный, энергичный, полный сил и в то же время умный, изворотливый и очень находчивый. Этот дерзкий человек не боялся показать, что он из себя представляет. Он рассказал мне обо всех достижениях в своей административной карьере, не упуская ни одной детали. Он мог говорить не умолкая шесть часов, так как это (видимо, имеется в виду градостроительство) было его любимой темой. Прямо скажу, мне это понравилось. Мне показалось, что он как раз тот человек, который мне нужен для того, чтобы бороться с представлениями и предрассудками целой школы экономистов, против людей, уклоняющихся от работы, и скептиков, которые пришли с биржи, против тех, кто использовал в борьбе не самые честные методы. Да, он был тем, кто мне был нужен. В той ситуации, в которой более высокого духом умного джентльмена с прямым и благородным характером постигнет неудача, этот пышущий энергией атлет, исполненный дерзости и при этом много чего умеющий, у которого на каждый прием противника найдется свой, который на любую чужую уловку найдет свою, более хитрую, обязательно добьется успеха. Я рассказал ему о предстоящих в Париже работах и предложил возглавить руководство ими».
Персиньи настоятельно рекомендовал Наполеону III назначить Османа префектом Сены, что тот и сделал. Участь Парижа была решена.
Будущее показало, что у Османа была еще одна черта, ценная для крупного чиновника. Это был человек-бульдозер. Ему была совершенно безразлична судьба конкретных людей, а если того требовала ситуация, то и миллионов людей.
Ради достижения своих целей он мог пожертвовать ими всеми как пешками. Причем речь здесь идет не о чистом корыстолюбии или честолюбии, речь идет и о следовании некой высокой цели, достижение которой требует неизбежных жертв. Если ты попадал в жернова Османа, это означало, что тебе не повезло. Они тебя перемалывали как зерно и думали о тебе не больше, чем думают обычные жернова. А тут в них попал весь Париж со всеми его обитателями.
Париж не сразу строился
Париж нуждался в реконструкции давно, но до середины XIX века на нее не находилось средствНе стоит думать, что до 1853 года во французской столице все было хорошо, а потом пришел барон Осман и, как поручик Ржевский, все опошлил.
О том, что Париж нуждается в коренной реконструкции, серьезно заговорили еще в последние годы правления короля Людовика XIV, в начале XVIII века. Средневековые города, а Париж того времени, по сути, таким и был, хороши всем, кроме того, что цивилизации с канализацией там места нет — в самом прямом смысле слова.
О коренной реконструкции столицы постоянно думал и очень любивший ее Наполеон. Однако из-за войн денег вечно не хватало, и он успел только обустроить Рю-де-Риволи от площади Согласия до Лувра. Собственно, о перестройке мечтал каждый правитель Франции в течение полутора веков, но задача пугала своей грандиозностью, и ее оставляли потомкам.
Париж давно не влезал в Париж. Город был перенаселен, ситуацию усугубляла узость улиц. Скученность очень способствовала возникновению эпидемий, в частности холеры, которая периодически выкашивала немалый процент местных жителей. Короче говоря, откладывать реконструкцию французской столицы дальше было нельзя. Другое дело, как ее проводить.
На первых порах перед Османом стояла совершенно конкретная задача: насколько это возможно, привести город в порядок перед Парижской международной выставкой 1855 года.
Выставка 1855 года стала поводом для коренной реконструкции ПарижаНадо сказать, что Наполеон III существенно облегчил деятельность Османа. Луи-Филипп тоже хотел заняться перекройкой Парижа, но даже у «короля-банкира» не хватило денег, чтобы выкупить недвижимость у владельцев, дабы ее разрушить, а потом построить новую. Наполеон III решил эту проблему еще до прихода Османа. В феврале 1851 года был принят закон об упрощении экспроприации земель и всего на них стоящего. Осман тут же стал широко пользоваться новым законом, причем ответ за свои действия он держал только перед императором. Так началось то, что потом вылилось в большую трагедию для множества людей и для города в целом.
Ну а пока Осман готовил Париж к выставке, и счет жертвам только начался. Парламент выделил ему на работы колоссальную по тем временам сумму 50 млн франков. Еще 24 млн дали банкиры братья Перейр, получившие за это право строить здания на реконструируемых улицах. Эта схема финансирования потом использовалась Османом неоднократно.
Первой реконструированной улицей стала Рю-де-РиволиНачали реконструкции с Рю-де-Риволи, которую значительно расширили, обустроили и на которой возвели первый по-настоящему роскошный парижский отель — «Гранд-Отель дю Лувр». Его открыли прямо перед выставкой, и там поселились самые почетные гости, в том числе августейшие особы.
Так Наполеон III с помощью Османа сделал первый шаг к тому, чтобы сделать Париж столицей не только Франции, но и мира или по крайней мере Европы.
На Рю-де-Риволи к выставке 1855 года построили роскошный «Гранд-Отель дю-Лувр»Фото: AFP / EASTNEWS
Далее Осман построил так называемый Большой парижский крест на севере города. Теперь с востока на запад шли Рю-де-Риволи и Рю-де-Сент-Антуан, а с севера на юг — Страсбургский и Севастопольский бульвары.
Все это были проекты действительно колоссальной важности, но на первом этапе реконструкции, в 1853–1859 годах, парижане еще не поняли, что их ждет и сколько все это продлится.
Бульвары прокладывались «по живому» — без колебаний сносились все здания, стоящие на путиОсман строил парижские магистрали, как Николай I — железную дорогу из Петербурга в Москву, по прямой, сокрушая все на своем пути. И здесь для него не то чтобы не было ничего святого — было, просто крайне мало, что и стало очевидно на следующем этапе строительства.
Осман проложил «по живому» множество проспектов и площадей. В местах, где большой считалась улица в пять метров шириной, теперь появлялись засаженные каштанами бульвары шириной в 30 метров. Там, где сейчас находится площадь Бастилии, было уничтожено несколько улиц. В том числе Le Boulevard du Crime, знаменитая улица театров, сыгравшая заметную роль в истории французской культуры. Можно долго и нудно перечислять названия улиц, которые были построены по проекту Османа, но это не имеет большого смысла, потому что на самом деле весь (!) нынешний Париж — его рук дело. Уцелели только небольшие островки вроде квартала Маре, и (кто бы мог подумать?) это самые прекрасные места в Париже.
Особенно досталось острову Сите, где были разрушены практически все здания вокруг собора Парижской Богоматери, как средневековые, так и более поздней постройки, проложены три поперечные улицы, расширена площадь перед собором, но при этом часовня Сен-Шапель угодила во внутренний двор Дворца правосудия.
На острове Сите были снесены почти все здания вокруг Нотр-ДамаФото: DeAgostini / DIOMEDIA
Ни один гриб не растет с такой скоростью, как росли расходы на реконструкцию Парижа. Цифры, казавшиеся когда-то огромными, становились смешными. Только на начальном этапе на строительство бульваров было потрачено 278 млн франков. Затраты на следующий этап разрушения и строительства на обоих берегах Сены и на острове Сите были оценены Османом в 180, но в реальности достигли 410 миллионов.
Часовня Сен-Шапель в результате реконструкции Сите оказалась во дворе Дворца правосудияФото: Mary Evans / DIOMEDIA
Осман и его последователи любили говорить, что это результат жульнических судебных исков. Дело в том, что практически все первые этажи сносимых зданий были заняты магазинами и лавками — их владельцы потеряли свой бизнес. Они подавали в суд, а суд вовсе не обязательно вставал на защиту власть имущих. В этом плане Франция второй половины позапрошлого века была впереди многих нынешних демократий. Разумеется, среди исков были и жульнические, когда с государства пытались получить деньги за якобы утраченный, а на самом деле никогда не существовавший бизнес. Однако таких был ничтожный процент. В массе своей люди получали не слишком щедрую компенсацию за экспроприированные дома и порушенную жизнь, после чего были вольны идти на все четыре стороны.
Жителям и владельцам магазинов в домах, попадавших под снос, префектура выплачивала компенсациюФото: Mary Evans / DIOMEDIA
Когда же в конце 1860-х годов подсчитали общие расходы на османизацию Парижа (это официальный термин — travaux haussmanniens), то, как водится, прослезились: 2,5 млрд франков. Около 15 млрд нынешних долларов. А ведь то было другое время, и количество денег тоже было совершенно иным. Сумма оказалась настолько огромной, что вроде бы даже Наполеон III слегка озадачился, когда узнал, во что обошлась его затея.
Катастрофическая реконструкция
20 лет парижане жили среди котлованов и строящихся зданийФото: APIC / Getty Images
Виктор Гюго утверждал, что в реконструкции Парижа принимало участие 20 процентов всех рабочих, проживавших в городе. Почти 20 лет Париж представлял собой огромную стройку с вырытыми котлованами, перерытыми и перекрытыми дорогами и бесконечными заборами.
В конце концов непрекращающаяся стройка стала надоедать даже тем, кто изначально был за реконструкцию.
Так, в 1867 году историк Леон Галеви писал: «То, что сделал месье Осман, не имеет аналогов. С этим согласны все. Месье Осман сотворил за 15 лет то, с чем другие не справились бы за целый век. Но на сегодня хватит. Будет еще XX век. Давайте оставим какую-то работу тем, кто тогда будет жить».
Здесь за показной лояльностью видно сильнейшее раздражение: Халеви предлагает взять паузу не на какой-то короткий срок, а как минимум на три с лишним десятка лет. Самому ему в тот момент было уже 65, и никаких османовских строек на своем веку он больше видеть не хотел.
Примерно тогда же Осман, до тех пор всегда добивавшийся своего, потерпел первое серьезное поражение: ему не позволили перекроить Люксембургский сад так, как он хотел. Осману пришлось пойти на серьезные уступки, но и это не устроило широкую публику. Однажды он был освистан парижанами в присутствии императора.
Самой характерной чертой парижского пейзажа во второй половине XIX века были строительные лесаПадение было предрешено. Наполеон III не отличался ни силой характера, ни принципиальностью, и вопрос заключался только в том, когда он сдаст префекта. В 1869 году Осману было предложено подать в отставку. Он этого не сделал. Тогда император сам освободил его от занимаемой должности.
Вскоре после отставки об Османе на время забыли: Франции стало не до него. Французы, не отстоявшие свою столицу перед Османом, не отстояли и свою страну перед врагом, с треском проиграв Франко-Прусскую войну 1870–1871 годов, завершившуюся Парижской коммуной, и не в одном бездарном Третьем Наполеоне здесь было дело. Безропотное стадо — оно и в бою безропотное стадо.
После войны во Франции снова была восстановлена республика. Страна начала приходить в себя и очень быстро вспомнила Османа. Самопровозглашенный барон при желании тогда мог услышать о себе много интересного. Сам он думал о людях, чьи судьбы переехал, не больше, чем феодал, который в погоне за оленем уничтожил крестьянский урожай, зато пострадавшие его не забыли, и у них нашлись глашатаи с громкими именами. Собственно, они и раньше не молчали, но теперь просто не знали удержу.
Обвинители, в свою очередь, не всегда были справедливы. Осман радикально улучшил систему городской канализации, расширил улицы, снизил плотность населения, а это привело в числе прочего и к тому, что сильно снизилось количество смертей от эпидемий. Наконец, он построил жилья больше, чем снес. Да, не там, но построил.
Канализация, появившаяся в Париже после реконструкции, по мнению многочисленных критиков Османа, не стоила таких разрушенийНе менее важно другое: префект полностью уничтожил уклад жителей столицы. Он разрушил город, в котором они выросли, он уничтожил их привычную среду, создав на ее месте новую, однообразную и помпезную.
Но людские страдания быстро забываются, а вот город остается, и того, что Осман сделал с Парижем, ему и не простили, сочтя отлаженную систему канализации слишком малой компенсацией. «Париж не вернется, меняются стены, / Как ни грустно, быстрей наших бренных сердец»,— сказал Бодлер еще в 1861 году, когда Осман только разворачивал свою деятельность. «Кровоточащий Париж, словно разрубленный саблей на куски»,— сказал Эмиль Золя через десять лет, подводя итоги деятельности самоназванного барона.
Но то люди искусства, что с них возьмешь. Наконец слово взяли и политики. Жюль Флерри (в 1883–1885 годах он станет премьер-министром страны) всю работу Османа назвал торжествующей пошлостью, и большинство было с ним согласно.
Париж стал куда более просторным, но абсолютно однообразные типовые османовские здания, выстроившиеся по всему городу как солдаты на плацу, лишили французскую столицу неповторимого колорита.
Думаю, многие советские и постсоветские граждане, впервые оказавшись в Париже лет 20–30 назад, как и я, испытали известное разочарование и засомневались в верности популярного у нас тогда выражения, будто, увидев этот город, можно и умереть. Атмосфера, бесконечные кафе, веселые толпы — это, конечно, замечательно. Но сам город — очень обычный. Есть архитектурные шедевры вроде собора Парижской Богоматери или Сен-Шапель, но они существуют как острова, чуждые всему, что их окружает. Они просто вырваны из своего контекста, из своего города. Город уничтожен, а они, уцелевшие, смотрятся его руинами.
В чем-то вторая половина XIX и начало XX века были эпохой большого бескультурья, которое в самой полной мере представлял Осман. Не случайно самая жесткая критика обрушилась на барона через сто лет после того, как он уже закончил свою работу.
Большинство зданий, сегодня определяющих облик Парижа, были построены во время «османизации»Так, известный историк Парижа и куратор его музеев Рене Эрон де Вильфос (1903–1985) писал: «Менее чем за двадцать лет Париж потерял свой исторический облик, свой характер, который передавался от поколения к поколению. Живописная и очаровательная атмосфера города, которую отцы передали нам, была уничтожена. Часто без серьезных на то оснований».
Больше всего Осману от де Вильфоса досталось за остров Сите: «Барон Осман пустил торпеду в старый корабль Парижа, который затонул во время его правления. Пожалуй, это было самое страшное преступление страдавшего мегаломанией префекта, а также его самой большой ошибкой. Его работа принесла больше вреда, чем сотня бомбардировок. Частично его действия были вызваны необходимостью, и мы должны отдать должное его уверенности в своих силах, но ему, совершенно точно, не хватало культуры и вкуса. В Соединенных Штатах все это сработало бы прекрасно, но для нашей столицы, которую он на двадцать лет покрыл заборами, строительными лесами, гравием и пылью, его действия были преступлением, ошибкой и проявлением дурного вкуса».
Между прочим, уничтоженный Османом Париж все-таки можно увидеть. На фотографиях. В конце 1850-х годов, когда уже было ясно, куда ведут проекты Османа, известный фотограф Шарль Мервиль получил заказ создать портрет уходящей французской столицы. Он был блестящим и едва ли не первым мастером городского пейзажа и превосходно справился с заданием, сделав сотни фотографий, сохранивших уничтоженный Османом город для нас. К сожалению, Париж Мервиля безлюден. Просто техника того времени не позволяла снимать то, что хоть как-то двигалось, поэтому фотографу приходилось выбирать безлюдное время для своих съемок, и на его работах мы видим только здания, которые скоро будут снесены Османом, но не людей, по чьим судьбам он проедется катком.
Париж до Османа
Rue Montmartre, 1868
Фото: Charles Marville
Впрочем, и так эти снимки производят сильное впечатление. Там нет каких-то особых архитектурных шедевров, но это живой город, с любовью выстроенный людьми для себя. Его можно и нужно было реконструировать в соответствии с требованиями времени, но вовсе необязательно было приносить сотни лет парижской истории и судьбы сотен тысяч парижан в жертву канализации. Канализация таких жертв не требовала.
Комментарии (0)