Иван Крастев. 85й из первых 100 публичных интеллектуалов мира.
Я писал, что буржуазная демократия «устроена» не для демоса, только для «чистой публики», а её современный кризис состоит в том, что чем дальше, тем больше она и своим выгодополучателям — средним классам. Как чёрно шутят знакомые немецкие экологисты: «Сколько избирателей нужно, чтобы поменять лампочку? — Нисколько — ?! — Избиратели ничего не могут поменять».
Это общее место, фиксируемое с очень разных идейных позиций — например, болгарским диссидентом Иваном Крастевым, делавшим многое для смены общества , в котором как хотели в масштабах от города до страны в целом, на «демократию», где им недоступно даже коснуться того, что невыгодно рынку, как бы это не было вредно и неудобно им самим.
«Избиратели могут решать, кто войдет в правительство. Их голоса все еще «избирают» победившую партию. Но только рынок сейчас решает, какой будет экономическая политика правительства, безотносительно к тому, кто победил на выборах. […] Проще говоря, рынки хотят быть уверенными в том, что избиратели не станут принимать глупые решения. С экономической точки зрения это может иметь большой смысл, однако с точки зрения политики возникают весьма неудобные вопросы: могут ли люди хоть на что‑нибудь влиять? зависит ли еще что‑нибудь от избирателей? не превращается ли представительная демократия в нечто бутафорское?
Короче говоря, избиратель утратил способность противостоять власти рынка ради общественного интереса….
Наши права более не обеспечиваются нашей коллективной властью как избирателей, но подчиняются логике финансового рынка и существующим конституционным механизмам. Избиратели могут поменять правительство, но абсолютно не способны изменить экономическую политику. Элиты освободились от идеологической и национальной лояльности и стали глобальными игроками, оставив общество у разбитого корыта национального государства. Наступил глубокий упадок общественного доверия к эффективности общественных институтов. Это недоверие возникает не по причине порчи общественных служб. Оно возникает из‑за того, что избиратели почувствовали свое собственное бессилие, – из‑за их разочарования в демократии.
…граждане‑избиратели вынуждены признавать, что не от них теперь зависит, в каком обществе они будут жить. Верите ли вы в такую демократию недоверия? Можем ли мы довольствоваться нашими правами, не имея реального политического выбора? Я считаю, что нет, не можем. И эта небольшая книга является попыткой объяснить, почему это так. […]
Меритократия, но отнюдь не демократия была истинным идеалом европейского образованного класса. Меритократия и либеральный рационализм – но только не демократия – лежат в самом основании проекта европейской интеграции».
«Парадоксы демократии», источник
Иван Крастев. а.
Подобную демократию можно назвать потешной, по аналогии с «потешной собственностью», о которой пишет американский либерал scholar_vit (он наблюдатель тонкий и вдумчивый). Да, вещь многажды более священная при капитализме, чем «свобода» и «демократия» — собственность (настолько, что цензовые слои при любых трудностях немедленно жертвуют первыми ради второй даже для себя любимых) оказывается столь же потешной. Даже в США и для тех, у кого она есть, что и прослеживает scholar_vit как в отношении владения, так и распоряжения. О чём было написано аж в «Коммунистическом манифесте» и, в общем, вернулось на круги своя после некоторого послабления «средним классам» и части трудящихся в эпоху «социального государства». Развитие ж идёт по спирали…
Контракты, священные и не очень
Содержание
«Daily Show в четверг открылось о событиях в Висконсине — точнее, о консервативных комментаторах этих событий. Стюарт показал кадры, где правые обозреватели объясняют, как хорошо живут захребетники-учителя на 50 тысяч долларов в год — а затем прокрутил выступления этих же обозревателей некоторое время назад, когда обсуждалось (несостоявшееся) повышение налогов на зарабатывающих больше 250 тысяч.
Здесь и дальше — иллюстрации к « «, отлично представившем разные аспекты функционирования частной собственности и других «прав» в «цивилизованных странах»
Тогда они объясняли, что на 250 тысяч прожить очень нелегко, что повышение налогов несправедливо, жестоко, и к тому же ударит по всей экономике. Собственно, русскоязычный читатель ЖЖ может обойтись и без Джона Стюарта: достаточно почитать записи наших правых.
Далее, эти же обозреватели когда-то очень громко возмущались проектами ограничить премиальные сотрудников банков, получающих bailout от правительства США: дескать, это приведет к тому, что умные и талантливые люди уйдут из финансовой сферы. Честно говоря, опыт последнего кризиса наводит на размышления, а так ли нам нужны умные и талантливые люди в финансовой сфере, если их ум и талант уходит на раскачивание лодки, но это отдельный вопрос. Удивительно другое: никто из этих комментаторов не озабочен тем, что умные и талантливые люди уйдут из школ. Похоже, они полагают, что богатые работают лучше, если им платить больше, а бедные — если им платить меньше.
Джон Стюарт упомянул ещё одно противоречие в позиции комментаторов — но к сожалению, говорил о нем, на мой взгляд, маловато. Мне же оно кажется ключевым — и наводит на любопытные размышления.
Комментаторы одобрительно отзывались об идеях республиканских губернаторов пересмотреть ретроактивно контракты с учителями, полицейскими, пожарными и т.д., снизив служащим пенсии. Они объясняли, что штаты разорены, и не могут платить эти пенсии — и что учителя должны понять, как необходима эта жертва. Добавлю, что некоторые консерваторы обсуждают идею банкротства штата: объявив себя банкротом, штат может отказаться от своих пенсионных обязательств. Джон Стюарт удачно накладывает эти рассуждения на страстные филиппики этих же людей, когда ещё совсем недавно обсуждался вопрос о миллионных премиальных для банковских сотрудников, чьи банки были спасены вливаниями государства. Тогда эти же самые комментаторы говорили о святости контрактов, на которой, как на чайнике старушки, держится капитализм, и о полной невозможности пересмотреть взятые на себя обязательства. Дескать, премиальные были обещаны в хорошие годы — но их надо платить и после де-факто банкротства банка. Потому что это Священные Контракты. Как мы теперь видим, в отличие от контрактов с учителями, полицейскими и пожарными.
Это противоречие мне кажется наиболее важным потому, что оно, в отличие от первых двух, не содержит оценочной составляющей. В конце концов, можно спорить, кто важнее для общества: трейдер или учитель с пожарным. Можно доказывать, что первому платить миллион мало, а вторым и сорок тысяч жирно будет. Но контракт — это контракт. Нелогично признавать сакральность обязательств для одних ситуаций — и тут же отказываться от неё для других. Как же разрешить это противоречие? [для науки о поведении, впрочем, тут нет никакой сложности. Люди обычно поддерживают не столько принцип, сколько людей; в классово разделённом обществе это всегда социально-близкие. И заявленный принцип («контракты святы») распространется только на тех, кого обслуживающие капитализм перья считают людьми — не на врачей и учителей, не говоря о рабочих.]
На мой взгляд, единственный способ объяснить риторику консерваторов — это признать, что для них контракты делятся на две разные группы. Настоящие, железные контракты, броня — как бумага, которую требовал профессор Преображенский. И ненастоящие, потешные контракты — вроде пенсионных обязательств перед учителями. Первые — священны. А вторые — не очень. Перовые нарушать нельзя. А вторые можно и нужно нарушить.
Аналогичная ситуация, как выяснилось, происходит и с другой Священной и Неприкосновенной Основой Капитализма: с частной собственностью. Я сейчас расскажу об этом историю. Замечу, что я сам в этой истории чуть не погиб. Но по порядку.
Во времена бума с недвижимостью в середине двухтысячных годов в Америке ипотечные займы раздавались в огромном количестве и без особой проверки. Банки так торопились заработать, что времени на оформление бумаг у них не хватало. Некоторые, впрочем, говорят, что банки нарочно запутывали бумаги, чтобы инвесторы, которым продавались нарезанные из ипотек транши, не могли разобраться в том, что именно им впаривают. Я не буду судить, правдиво ли это обвинение или нет — но сухой остаток в том, что документация на многие займы неполна и ошибочна, иногда важные бумаги утеряны, и неразбериха довольно велика. Выселения неплательщиков происходят по суду, причем судьи склонны верить банкам и прощать им проблемы с документами. Аналогичную мягкость к неплательщикам судьи проявляют гораздо реже (у Матта Тайби был ). Это не может не приводить к ошибкам. Иногда выселяли исправных плательщиков, причем случалось, что владельцев даже не предупреждали. Приходит человек домой — а там уже новые замки. Газеты обошла история о человеке, которого по ошибке выселили из его дома, хотя он полностью выплатил ипотеку много лет назад. Дошло до того, что некоторые банки на время замораживали все выселения — пока не разберутся с документами.
Так вот, о том, как я чуть не погиб. Это было в конце прошлого года — как раз тогда, когда шел весь этот скандал. Я ехал в машине и слушал по радио диалог адвоката, представителя домовладельцев, и представителя банковской ассоциации. Этот диалог меня настолько ошарашил, что я едва не врезался в столб.
Судите сами. Адвокат, защищавшая домовладельцев, говорила вполне консервативные вещи, которые приличествовали бы какому-нибудь Эдмунду Бёрку. Она объясняла, что собственность священна, и лишить человека собственности можно только по суду, и только при полном и точном соблюдении процедуры. Банк обязан представить документы, доказывающие его право на выселение владельца дома — в частности, что он владеет ипотечными обязательствами. А если банк по своей вине документы потерял или не оформил — что ж, пусть тратит деньги, восстанавливает бумаги и приходит в суд, когда все будет в порядке. Представитель банков, со своей стороны, рассуждал как отъявленный якобинец и карбонарий. Он говорил, что задержки с выселением неплательщиков вредны для всей экономики, что ошибок довольно мало (хотя признавал, что они имели место), и в целом «ускоренное разбирательство» — когда отсутствующие документы заменяют «понятиями» — полезно. По сути, он ратовал за массовую экспроприацию имущества, оправдывая её соображениями общественного блага («это нужно для экономики») и приводя соображения о лесе и щепках («ошибок на самом деле мало, а польза велика»). Если это не коммунистическая аргументация, то что же тогда является коммунистической аргументацией?
Совершенно очевидно, что для банкира тоже есть два вида собственности: «настоящая» собственность банков («вы же понимаете, что банк владеет этой ипотекой, даже если документы не в порядке») и ненастоящая, потешная собственность должников.
Раз мы заговорили о коммунистах, то надо сказать, что человеку, закончившему советский вуз, и потому вынужденному в свое время внимательно читать Маркса, рассуждения о Священных Контрактах (не для всех) и Священной Собственности (не для всех) не могут не напомнить нечто знакомое. А именно, знаменитое место из «Коммунистического манифеста»: Вы приходите в ужас от того, что мы хотим уничтожить частную собственность. Но в вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует именно благодаря тому, что не существует для девяти десятых. Иначе говоря, поскольку для большей части населения собственность не существует, то на защиту её никто не выйдет.
Как известно, Маркс оказался плохим пророком: побродив по Европе и миру, уничтожив невероятное количество людей [9/10 из них убиты в рамках «, воспринятого его ненавистниками всерьёз. Что говорит о точности прогноза, актуального и доселе.], призрак коммунизма вовсе не привел к мировой революции . Этому было несколько причин, но не последней из них было осознание правящими классами, что да, трудно защищать частную собственность, если она «уничтожена для девяти десятых» членов общества. И New Deal Рузвельта, и европейские преобразования были, по сути, практическим опровержением тезиса Маркса о том, что это уничтожение необходимо для капитализма. Оказалось, что капитализм может существовать и в ситуации, когда настоящая, не потешная собственность есть не у одной десятой, а у девяти десятых общества. Больше того, именно такая ситуация и придает капитализму устойчивость. Поэтому поддержка такой собственности капитализму необходима.
Но время идет, и подрастают новые поколения. И хотя того же Маркса в западных университетах изучают, далеко не все хорошо учатся. Возникает сильный соблазн отобрать у девяти десятых их собственность, чтобы ещё чуть-чуть богаче стала даже не одна десятая, но одна сотая или тысячная часть общества. И в последние десятилетия этот соблазн оказался слишком сильным. Сейчас 1% населения США владеют третью всех богатств страны, а верхние 20% — восемьюдесятью пятью процентами, оставляя на долю 80% населения пятнадцать процентов. Если же рассматривать финансовые накопления, то на долю 80% населения США приходится только 7% (см. статьи и ). Но даже эта собственность, как мы видим, рассматривается как «ненастоящая», потешная. То есть опять создается ситуация, когда для подавляющего большинства членов общества собственность не существует.
Что ж, как говорил один из учителей Маркса, Гегель, история учит нас тому, что она ещё никого ничему не научила.
«Священная частная собственность»
Я прекрасно понимаю, что помещать в группу критику статьи одного из модераторов есть штука нетривиальная. Тем не менее мы хотим соответствовать хартии группы, мы не можем оставить без внимания собственные ляпы.
В статье Дмитрия Бутрина « » (Газета.ру, ) утверждается:
основной идеей социализма, вариантом которого является социал-демократическая система политических взглядов, является снятие с права собственности статуса безусловного права.
Это утверждение означает, что до социалистов все признавали за собственностью статус безусловного права, а вот пришли социалисты и предложили такой статус «снять».
Это утверждение просто неверно. Для теоретиков капитализма никакого «статуса безусловного права» у собственности не было. Возьмём для примера США, страну, которая создавалась отнюдь не на социалистических принципах. В Декларации независимости США перечислены
«certain unalienable Rights, (…) among these are Life, Liberty, and the pursuit of Happiness».
Права собственности среди указанных тут прав нет.
Обратимся теперь к Конституции США. Права перечислены в первых десяти поправках, так называемый Bill of Rights. Первая поправка гарантирует свободу совести, слова, печати, собраний и петиций, обращенных к правительству. Права собственности тут нет. Собственность упоминается только в пятой поправке. Вот её текст на языке оригинала:
No person shall be held to answer for a capital, or otherwise infamous crime, unless on a presentment or indictment of a Grand Jury, except in cases arising in the land or naval forces, or in the Militia, when in actual service in time of War or public danger; nor shall any person be subject for the same offence to be twice put in jeopardy of life or limb; nor shall be compelled in any criminal case to be a witness against himself, nor be deprived of life, liberty, or property, without due process of law; nor shall private property be taken for public use, without just compensation.
Из этого текста видно, что авторы Конституции рассматривали возможность отчуждения частной собственности у владельца: во-первых, по решению суда и во-вторых, для пользы общества (в последнем случае с выплатой справедливой компенсации). Таким образом для них никакого безусловного права собственности не было. Можно сказать, что они рассматривали «право на справедливость», то самое право, которое Бутрин в своей статье противопоставляет собственности. Для отцов-основателей США, наоборот, право на собственность вытекало из права на справедливость.
Этот текст Конституции послужил основанием для отчуждения земельных участков при строительстве дорог, трубопроводов, общественных зданий; с выплатой компенсации, но обязательного для владельца.
Есть люди, которые считают, что право собственности должно быть безусловно. Эти люди называются либертарианцы. Я не намерен вступать сейчас с ними в дискуссию. Я хочу только указать, что Бутрин по сути утверждает, что все, кроме «социалистов и примкнувшим к ним социал-демократов» стоят на либертарианских позициях. Это неверно. Более того, верно обратное: отсутствие у собственности «статуса безусловного права» есть мейнстрим современной западной цивилизации. Эту точку зрения разделяют все, кроме маргиналов вроде либертарианцев.
[тут, правда, автор лукавит: частная собственность воспринимается как священное и безусловное право , и в силу практики капитализма, непременно делающей одни контракты и права потешными, а другие — священными. Но в чём он прав — противникам частной собственности не надо стесняться напоминать гг. о соблюдении собственной конституции]
Леворадикальные террористы разрушают частную собственность в Бостоне, 1773
«Права акционеров»
Среди комментариев к моей повторяется один интересный мотив. Дескать, да, выборы директоров компании — это фальшь хуже советских выборов, но на самом деле так правильно. Директора знают, что делают, а если тебе не нравится результат — продай акции. А на собрании акционеров тебе делать нечего: нос не дорос в дела взрослых дядей вмешиваться.
К сожалению, как мы увидим ниже, энтузиазм этих защитников капитализма из программистов да биологов сочетается с незнанием правил биржи. Впрочем, возможно, что именно это незнание и порождает энтузиазм.
Дело в том, что акции, владельцы которых не голосуют, существуют. Это так называемые . Их владельцы, как правило, не имеют права голоса. Строго говоря, они не владеют долей в компании: они владеют долей в прибылях компании, что не одно и то же. Но почему же эти акции называют привилегированными? В чем привилегии владельцев?
А в том, что степень риска у владельцев таких акций существенно ниже, чем у владельцев обычных акций. У привилегированных акций есть черты, роднящие их с облигациями (bonds). Часто их владельцам гарантирован минимальный дивиденд. В других случаях компания обязана платить им дивиденд до некоторых других расходов — и до того, как заплатит дивиденд по обычным акциям. При ликвидации компании (например, в результате банкротства) владельцы привилегированных акций стоят в очереди перед владельцами обычных. Иначе говоря, есть некий компромисс: ты не участвуешь в управлении компанией, а за это твой риск меньше.
Энтузиасты фальш-выборов по сути говорят: «На самом деле все акции должны быть привилегированными — так лучше для бизнеса». Замечательно. А где тогда обычные гарантии привилегированных акционеров?
Возможно, многие были бы готовы купить привилегированные акции и не голосовать на собрании акционеров в обмен на гарантии дивидендов или первоочередность при банкротстве. Но вам или мне таких акций не продадут: их продают крупным инвесторам, тем же членам Совета директоров и т.д. Нам с вами продадут как раз обычные акции.
Получается, что обычные акционеры получают худшее от обоих вариантов: они не голосуют, но и не имеют гарантий. Если в результате гениального руководства высокооплачиваемого начальства их акции падают с $36 до $15, то все, что они могут сделать — продать бумаги по бросовой цене и записать разницу в личный убыток. А какой-нибудь великий знаток из программистов или биологов ещё и объяснит им в назидание, что они лохи и плохо вписываются в современный рынок.
Это примерно такой же обман, каким занимаются компании в связи с законами об охране труда. По этим законам рабочему за сверхурочные и праздничные часы положено платить в двойном или в тройном размере, а менеджеру такие часы не оплачиваются: его рабочий день не нормирован. Отсюда идея: давайте объявим уборщицу «вице-президентом по производственной гигиене» — и не будем платить ей сверхурочные. Точно так же мелкий вкладчик объявляется «господином миноритарным акционером», после чего на него перекладываются реальные риски — но не реальные возможности управлять.
Вообще перекладывание рисков на «маленького человека» стало характерной чертой последних десятилетий в США. Можно вспомнить, например, переход от defined benefit pensions к defined contribution plans [в пенсионной системе]. Но это тема отдельного разговор
Ещё о священной частной собственности и о демократии в бизнесе
Представим себе акционерную компанию. Кто хозяин этой частной собственности? Очевидно, акционеры. А директора, CEO и прочие — наемные работники этих акционеров. Следовательно, если акционеры решили уволить директоров — то директора должны собрать вещички и уйти. Если же дела обстоят иначе, и директора продолжают руководить, несмотря на явно выраженную волю акционеров — то это уже не капитализм. Правильно?
А теперь спустимся с небес принципов на грешную землю реальной действительности. Как , в прошлом году директора 41 (сорока одной!) акционерной компании проиграли выборы. И несмотря на это, остаются на своем посту.
Как это получается? О, это очень интересная история.
Помните ли вы выборы в Советском Союзе? Они были, как правило, безальтернативными. Нам предлагали одного кандидата «от нерушимого блока коммунистов и беспартийных». И мы выбирали — одного из одного. Формально, конечно, мог быть выдвинут и другой кандидат — но реально каналы были надежно перекрыты, и этого не случалось никогда. Так что на деле выборы были обманом. Но даже эти обманные, фальшивые выборы в СССР были торжеством демократии и справедливости по сравнению с тем, как организованы выборы в типичной американской акционерной компании.
В компании выборы тоже безальтернативны. Совет директоров предлагает на N мест ровно N кандидатов. Альтернативные кандидаты «снизу» от массы акционеров практически невозможны — как правило, устав компании требует, чтобы их выдвинули владельцы очень большого количества акций, организовать которых нелегко. К тому же дирекция может использовать деньги компании для агитации, оповещения акционеров — а альтернативный кандидат, ясное дело, нет. Поэтому реально альтернативные кандидаты бывают только в одной ситуации: целеустремленный миллиардер скупает контрольный (или почти контрольный) пакет. Причем даже в этой ситуации у дирекции есть масса способов противостоять.
Но в СССР была в принципе возможна вот какая ситуация. Теоретически кандидат мог получить больше половины голосов «против» и проиграть выборы [и получал, если его выбирали неудачно, без учёта известности в плане полезных действий для жителей ранее. Летом 1983 г. на моей памяти в Подмосковье так прокатили треть кандидатов в облсовет, выдвинутых в разных районах, после чего была нахлобучка, чтобы лучше знали/учитывали vox populi]. А вот в огромном количестве американских компаний итоги голосования ничего не изменят: согласно уставу кандидат считается избранным если он — внимание! — получит больше голосов, чем любой другой кандидат. То есть если кандидат, как обычно, только один, он выиграет выборы, даже если получит всего один голос «за» (например, свой), а все остальные будут против!
Идея проста и гениальна. Благодаря ей руководители американских компаний являются де-факто владельцами, хотя де-юре они всего лишь скромные наемные работники. Священная частная собственность оказывается не такой уж священной, когда речь идет о мелкой сошке вроде акционеров компании.
Стюарт приводит в качестве яркого примера историю с Cablevision. Акции компании упали за два года с $36 до $15 (при том, что индекс S&P за это же время вырос). Тем не менее директора одобрили зарплату CEO компании Джеймса Долана в 16.9 миллионов долларов, а также президента компании Чарльза Долана (и по совместительству отца Джеймса) в 16.6 миллионов, что на 50% больше, чем в предыдущем году. Это в добавку к машине с персональным шофером, вертолету и самолету за счет компании. Неудивительно, что на выборах директора компании получили менее 47% голосов «за». Так как выборы были безальтернативными, директора набрали больше голосов, чем (несуществующие) альтернативные кандидаты — и остались на своих местах….
Поэтому не стоит выставлять «право собственности» аргументом в защите от реновации и других действий власти в пользу крупного капитала. Они покушаются на социальную справедливость и равенство, а не лукавить с обманками. Потешный характер собственности — да и демократии — даже в развитых странах (или особенно в развитых странах) показывает, что посягающие на то и другое во имя преумножения выгод, и так немалых, отнюдь не сограждане, с которыми можно тягаться в рамках судебной или иной процедуры, а классовые враги. Строительство и охрана природы, образование и здравоохранение — области жизни современного мегаполиста, где видно с предельной отчётливостью, что интересы бизнеса и людей прямо противоположны, а власть, выборная или диктаторская, неизменно «за» первый. Поэтому комментаторы, отстаивающие интересы «свободы» и «рынка», неизменно считают, что богатые работают лучше, если им платить больше, а бедные — если им платить меньше и живут они хуже.
Рекомендуем прочесть!
Комментарии (0)