Часть 1
Содержание
Земля, центр доиндустриальной экономики, вернулась в качестве сдерживающего рост экономики фактора.
История экономики была, среди прочего, историей о всё меньшей зависимости от земли. Физиократы из Франции 18-го века видели её основным гарантом богатства. Адам Смит поставил её, рядом с трудом и капиталом, как один из трёх факторов производства, которые совместно генерируют выпуск продукции. Чуть позже Томас Мальтус рассматривал её природный дефицит как возможную причину катастрофы из-за экспоненциального роста населения.
Вместо того, чтобы поддаться катастрофе, западные стран нашли способы обхода нехватки земли, некоторые из них гениальны — небоскребы, искусственные удобрения, железные дороги, пригороды — а некоторые отвратительны — лишение земли угнетённых народов и колонизация. Улучшение транспорта позволило делать на отдалённых территориях то, что раньше делали только в окрестностях, например засеивать сельскохозяйственными культурами половину Земли или заселять пригороды рабочими. Высокая производительность позволила выращивать большее количество еды на меньшем количестве ферм.
Стоимость земли по отношению к ВВП безжалостно упала (см. график 1). Во второй половине 20-го века земля играла достаточно второстепенную роль в экономиках богатых стран и слабо отражалась в учебниках экономики. В 1970-х некоторые провидцы, отмечая падение стоимости и увеличение мощности информационных технологий, убедили себя в том, что учебники предвидели развитие мира: земля и её расположение вскоре перестанут иметь значение в реальной жизни.
График 1
Вместо этого, обеспокоенность по поводу земли вернулась снова. Только вопрос уже не в общем дефиците, а в нехватке в определённых местах — городах, ответственных за непропорциональный объем мирового выпуска. Высокая цена земли в этих местах отчасти является неизбежным спутником успеха. Но также это продукт искажений, который дорого обходится миру. По одной из оценок, с 1960 года такие искажения сократили ВВП Америки более чем на 13% …
Часть 2
Новая актуальность земли уходит корнями в два основных события. Во-первых, по иронии судьбы, это связано с революцией в области компьютеров и коммуникаций, которая начала заметно проявляться уже в 1970-х. В некотором смысле это революция привела к «смерти расстояния», предсказанной Фрэнсисом Кэрнкроссом (бывший журналист The Economist). Цепочки поставок перескакивают границы и океаны; на звонок в службу поддержки могут ответить на другом континенте. Но если расстояние умерло, то местоположение нет.
В середине 20-го века многие крупные, ранее оживлённые города в богатых странах мира сокращались. В 1980-е, в некоторых из них, рост вернулся. Эдвард Глэсер из Гарвардского университета и Джакомо Понзетто из CREI, центр исследования в Барселоне, думают это было связано с тем, что информационные технологии сделали работу в некоторых наукоёмких отраслях гораздо более выгодной. Финансовые трейдеры смогли управлять большим количеством денег от большего количества инвесторов; компании по разработке программного обеспечения смогли дёшево и легко продавать свои продукты на мировом рынке. Рост отдачи наукоёмкой деятельности также повлиял на связь инноваций и местоположения.
Эту идею поддерживает исследование Тора Бергера из Лундского университета, и Карла Бенедикта Фрея из Оксфордского университета. До 1980-х не было никакой статистической связи между квалификацией городской рабочей силы и её тенденцией создать новые виды деятельности. Напротив, после 1980-х новые категории рабочих мест с гораздо большей регулярностью появлялись в местах с высококвалифицированными рабочими. Более того, мистер Глэсер и его коллега Мэтью Ресседжер находят тесную связь между населением в столице и производительностью рабочих внутри её области. Кажется, что рабочие быстрее накапливают знания в городах с большим количеством наукоёмких отраслей.
Популярные города стали очагами инновационной деятельности, с которыми другим местам не легко конкурировать. Люди группируются, увеличивая возможности трудоустройства и потенциальный доход друг друга. От Бангалора до Остина, Милана до Парижа, земля в результате стала редким и ценным ресурсом; экономический потенциал гектара в сельской местности Кентукки намного ниже, чем в округе Кремниевой долины Санта-Клара. И тут ещё есть где развернуться.
В Санта-Кларе могли бы застроить ещё больше, если бы не второй, и более огорчительный, фактор стоящий за возрождением значимости земли: растущие ограничения, налагаемые регулированием землепользования. Например, город Маунтин-Вью в Санта-Кларе является домом для некоторых ведущих мировых технологических компаний. Тем не менее, почти половина зданий города — это односемейные дома; плотность населения составляет чуть более 2300 человек на квадратный километр, в три раза ниже, чем в не слишком густонаселенном Сан-Франциско.
Распространённость регулирования землепользования понять не трудно. Как стало ясно после нерегулируемых городских бумов 19-го века, скопление населения также имеет свои издержки. Переполненные трущобы были плодородной почвой для преступности и эпидемий; загрязнённый воздух и вода одинаково навредили богатым и бедным. Чиновники стали вводить новые правила для тех, кто строит в городах и, позднее, для тех, кто их расширяет: ограничение высоты и строительных конструкций; введение максимальной плотности и минимальных требований к парковкам; прокладывание «зеленых поясов» на которых запрещено строительство. Такие меры регулирования постоянно расширяются по области применения и распространяются в городах по всему миру.
После восстановления столичных экономик от спада в середине 20-го века, население снова стало расти. Количество людей живущих в центральных районах Лондона и Нью-Йорка никогда не было так высоко. И поскольку спрос на качественное жилье увеличился, непреднамеренные последствия от множества мер регулирования строительства, которые наращивались в большинстве городов, стали очевидными.
Давид Рикардо, выдающийся экономист начала 19-го века, который, между прочим, был другом Мальтуса, признал бы эту проблему. В прошлом, когда земля была в центре дисциплины, его замечания привели его к теории ренты: нетрудовой доход, получаемый владельцем дефицитного ресурса.
В его рассуждениях проблемы с предложением натуральных продуктов повысили бы их цены, что заставит землевладельцев использовать больше земли для сельского хозяйства. Но повышение цен на продовольствие приносит выгоду землевладельцам. Сидя на своей высокопродуктивной сельскохозяйственной земле они внезапно обнаруживают, что их прибыли увеличиваются: не в результате инноваций с их стороны, а потому что человечество всё больше нуждается в том, чем им довелось владеть. Это то, что происходит сегодня в городах по всему миру.
По данным, собранным Робертом Шиллером из Йельского университета, стоимость строительства нового жилья в Америке с поправкой на инфляцию примерно такая же, какой она была в 1980 году. Напротив, скорректированная на инфляцию стоимость покупки нового дома, за тот же период, выросла на 30% (во время пузыря недвижимости 2000-х цены на жилье поднялись намного выше, пока не упали обратно). Некоторые отдельные города испытали ещё большее удорожание. С 1993 по 2013 год цены в Бостоне и Сан-Франциско выросли на 60% в реальном выражении.
Американские города не являются исключением. Экономические изменения привели к восстановлению городов по всему миру, акцентированию внимания на застое жилищного фонда и резкому росту стоимости жилья. Во многих развитых странах стоимость жилья становится всё более значительным средством накопления богатства (см. график 2)
Часть 3
Но во многих экономиках этот процесс сейчас разрушается. Чтобы рабочие смогли переехать в Сан-Франциско на более высокие зарплаты, они должны выиграть на аукционе недвижимости, которая обеспечивает доступ к местному рынку труда. До тех пор, пока есть достаточно заинтересованных рабочих, желающих переехать в имеющиеся жилые помещения, торги на аукционе будут толкать цены на жильё вверх. Сигналы для переезда, которые должны посылать зарплаты, вместо этого прерываются высокой рентой, и такая несправедливость может вызывать протесты, как это было в Сан-Франциско. Многие работники предпочтут низкооплачиваемую работу в другом месте, потому что их больше притягивает доход, который остаётся после выплат за дешёвое жилье. Рабочая сила распределяется в рынки с низкой продуктивностью, от чего страдает вся экономика.
Чан-Тей Шей из Университета Чикаго Booth School of Business и Энрико Моретти из Калифорнийского университета в Беркли предприняли предварительную попытку расчёта размера таких эффектов. Они считают, что без жестких ограничений на строительство в области залива Сан-Франциско, занятость там была бы примерно в пять раз больше, чем сейчас. В работе, которая еще не опубликована, они суммируют аналогичные искажения по экономике в целом начиная с 1964 года, и обнаруживают, что американский ВВП в 2009 году получился на 13,5% ниже, чем мог бы быть в противном случае. При нынешних уровнях производства, это составляет более $2 трлн в год, или около $10 000 на человека.
Хорошие новости в том, что мировой дефицит городской земли является по большей части искусственной проблемой. А плохая новость в том, что это не делает проблему легко разрешимой. Устранение строгого регулирования землепользования является одним из самых острых политических вопросов. Во многом схоже с другими болезненными вопросами, такими как торговля и иммиграция. Общество, которое в целом выигрывает от нового импорта и потоков мигрантов, может ощущать непропорциональный уровень ущерба от обострения конкуренции или тревоги за культурные изменения, организуясь в оппозиции. И в случае со стоимостью земли этой оппозицией будут богатые.
Есть способы решить эту проблему политически. Правительства могут оказывать помощь пострадавшим от плотной застройки, также как они помогают тем, кто пострадал от либерализации торговли. Распределяя некоторые налоговые поступлений в пределах небольшой области вокруг строек, получаемых от землевладельцев, чтобы компенсировать краткосрочные трудности и сократить сопротивление новому строительству.
Или они могут прислушаться к советам Генри Джорджа, американского последователя Рикардо, который в 1880 году обосновал необходимость введения земельного налога. Он имеет много теоретических достоинств. Большинство налогов снижают, искажают или вытесняют экономическую активность путём изменения стимулов. Но налог на землю не может снизить предложение земельных участков, и он бы стимулировал экономическую деятельность наказывая тех, чья земля используется непродуктивно. И налоговая база всегда рядом — нельзя зарегистрировать город в Люксембурге.
Мэр Нью-Йорка, Билл де Блазио, , что налогообложение неиспользующихся участков поможет справиться с городской разрухой в Бронксе и других районах. Но у земельного налога существуют практические проблемы — самая большая из которых состоит в том, что по самой своей природе он сильнее всего ударяет по богачам со связями. Даже фискальный пурист Эстония, которая в 1993 году ввела земельный налог, усложнила его разделив на несколько групп, включая освобождение от него домовладельцев.
Те, кто уже владеет имуществом, также могут возразить против другого очевидного подхода к проблеме: скоростные транспортные связи с большой пропускной способностью, позволяющие с выгодой использовать более отдалённые участки. Некоторые способы улучшить транспорт — такие как плата за пользование перегруженными дорогами — могут быть дешевыми, но в особенно больших городах новая инфраструктура является медлительным и дорогостоящим предприятием, что могут подтвердить такие ветераны, как Большой Бостонский тоннель. Новая подземная железнодорожная линия в Лондоне, Crossrail – сейчас самый дорогой проект Европы в области инфраструктуры.
Что ещё могут предложить технологии в отсутствии реактивных ранцев? Со времени, возможно, они могли бы упразднить проблему местоположения также, как они решили проблему расстояния. Виртуальная реальность и общение в социальных сетях могли бы быть скомбинированы для обеспечения преимуществ плотной заселённости, без реальной физической близости. Маловероятно, да — но, возможно, не меньше чем небоскрёбы или поезда метро для Давида Рикардо…
График 3
Источник
Перевод статьи
Описанное The Economist показывает одно из противоречий капитализма. С одной стороны, выгоды концентрации производства, услуг и науки с культурой, происходящей в крупнейших городах — основа роста любой экономики. С другой, чем больше она этой выгодой пользуется, тем выше необходимость обобществления и планирования деятельности разных агентов, чтобы они сопрягались с друг с другом, а не «давили на входе», снижая совокупный полезный результат.
Понятно, богатые будут против: они всегда за свои привилегии в ущерб общему благу, даже если в конце концов и выигрывают от его возрастания (как минимум пока их сопротивление не сломлено). А если последнее не получится, «давка на входе будет нарастать», вредя экономике и рождая дезорганизацию: «плотность деятельности» разных субъектов, и хозяйствующих, и населения, в пространстве современного города уже настолько велика, что это пространство может быть лишь общественным. Если иначе — будет как в любимом инвесторами и «свободным рынком» Абу-Даби. Там строятся беда в том, что канализация развита только в здании, но не предусмотрена в городе в целом. Поэтому кал и моча жильцов накапливаются в большом хранилище под зданием, а затем вывозятся ассенизационными грузовиками, которые забивают все выезды из города.
Такого же рода дефекты бывают при недоразвитии любой коллективной инфраструктуры, от общественного транспорта до бесплатного образования, и попытках отдельных акторов решить ту же проблему частными средствами.
Рекомендуем прочесть!
Комментарии (0)