России предстоит многое сделать для сохранения своих позиций в мире будущего

Программный директор Российского совета по международным делам Иван Тимофеев — о феномене сверхзащитного поведения, нелинейности времени и прогнозах развития страны на сто лет вперед

Расскажите о книге «Мир через 100 лет», которую вы выпустили в прошлом году.

Книга начиналась как серия статей для портала Российского совета по международным делам, на котором у нас была одноименная рубрика. Постепенно рос интерес читательской аудитории и нашей команды, и в итоге набрался критический набор статей. Мы их систематизировали, заказали дополнительные, чтобы была целостная картина, и опубликовали результат.


Книга включает в себя 55 эссе, написанных экспертами — узкими специалистами по своим темам. Они рассуждают о том, какими могут быть долгосрочные тенденции в изучаемых ими сферах. Конечно, сложно прогнозировать, что будет через 100 лет: делая это, мы во многом опираемся на представления и условия сегодняшнего дня. И опыт тех людей, которые пытались что-то прогнозировать 100 лет назад, показывает, что сбывается далеко не все.

Мы ставили себе целью не строгий научный прогноз, скорее мы хотели стимулировать размышления о будущем. Поэтому это скорее качественный, чем количественный анализ. При этом все эксперты действовали по единой матрице вопросов, что придает работе определенную строгость. Если угодно, можно назвать это коллективным мозговым штурмом.

Почему вы выбрали именно такой горизонт прогнозирования?

Мы намеренно взяли столетний отрезок, потому что хотели, чтобы авторы думали нестандартно. Прогнозы до 2035 года все-таки тоже делаются в категориях сегодняшнего дня. А когда горизонт — 100 лет, ты вынужден немного фантазировать, что-то додумывать по поводу того, что может радикально измениться за это время.

Мы ставили себе целью не строгий научный прогноз, скорее мы хотели стимулировать размышления о будущем. Если угодно, можно назвать это коллективным мозговым штурмом

Вместе с тем, мы видим, что у вещей есть некоторая преемственность даже на длительных отрезках. Например, АК-47 появился 70 лет назад и до сих пор остается самым востребованным стрелковым оружием в мире. Или атомные станции — от их проектирования до вывода в эксплуатацию проходит порядка 100 лет. Бомбы, которые сбрасывают сегодня на наземные цели — это изобретение времен Второй мировой войны.

С другой стороны, новые технологии придают этим артефактам новую жизнь. Например, АК-47 с прицелом ночного видения или применяемый с целеуказаниями беспилотника — уже совсем другое оружие.

Насколько точны прогнозы о будущем?

В мире сегодня производится множество футурологических прогнозов, и это правильно. Только в США ими занимается Совет по внешней разведке, эксперты Гудзоновоского института, RAND и другие. При этом если мы посмотрим на разработки Совета, то увидим, что даже прогнозы 2012 года после 2014 года во многом потеряли свою актуальность. Они, например, не предсказывали возвращение России как активного игрока на международной арене. Значит ли это, что такие исследования не нужны? Нет, они заставляли нас думать о будущем, создавать альтернативные картины этого будущего.

Но нужно помнить, что мы можем попасть в ловушку мышления XX и XXI века. Мы привыкли к экспоненциальному росту очень многих сфер — от телеграфа в начале XX века к интернету в XXI веке. Быстрые и радикальные изменения происходили в медицине, военном деле, коммуникациях, космосе, транспорте и так далее. Время воспринималось нелинейно, но вечно так продолжаться не может — однажды должна произойти стабилизация. И такие периоды, без радикальных изменений, уже были в нашей истории.

Основной фактор, который будет определять развитие России — это то, как пойдет модернизация страны

Не исключаю, что это возможный сценарий будущего — мы получим качественно новую структуру времени, более медленную, отчасти — стагнацию. Это связано, во-первых, со стабилизацией населения по сравнению с бурным ростом в XX веке. Войны и революции отчасти были связаны именно с быстрым ростом населения. Теперь этот рост будет останавливаться по мере урбанизации, и роста среднего класса. В то же время в этом мире будет много неопределенностей. Можно использовать термин Ульриха Бека — «общество риска». В таком обществе утрачиваются механизмы контроля над технологиями — ядерное оружие, новые вызовы в киберсреде, эмерджентность, которую может породить самообучающийся искусственный интеллект. Все эти риски могут привести к серьезным колебаниям, это будет своего рода «похмелье» после «опьянения» прошлого столетия. Наша книга как раз дает некоторую пищу для ума по поводу того, с чем мы можем столкнуться в будущем.

Какие факторы будет определять развитие России?

Основной фактор, который будут определять развитие России — это то, как пойдет модернизация страны. Ведь связь между экономикой и развитием прекрасно видят не только условные либералы в правительстве, но и, допустим, силовики. Кроме того, это влияние внешней среды, ближнего зарубежья. Это целостность страны, способность сохранить разнообразные сегменты территории в едином пространстве. Здесь много проблем — от депопуляции на Дальнем Востоке до Северного Кавказа. Ну и, конечно, отношения власти и общества, то есть вопрос политического режима. Мы видим, что недавние относительно незначительные протесты вызвали непропорционально большой резонанс. Это говорит о том, что многие дилеммы сохраняются: нужны реформы, которые позволят обеспечить оптимальную обратную связь, сделать гражданское общество и бизнес партнером для власти.

Какие системы социальной организации будут наиболее эффективными в будущем?

В свое время философ Юрген Хабермас высказал мысль, что по мере усложнения современности государство оказывается все более ограниченным в контроле за тем, что происходит. Ответ на вызовы, который государству подсказывает здравый смысл — это увеличение бюрократии. Но такое приспособление всегда запаздывает, что приводит к кризисам. Наряду с тем, что появляются новые сенсоры, реагирующие на изменения в обществе, разбухает и сам аппарат управления, который не может получать адекватную обратную связь. Что советует нам Хабермас из прошлого? Стимулировать развитие гражданского общества. Если сделать гражданское общество партнером, жить станет легче всем.

Питирим Сорокин изучал длинные циклы развития цивилизаций и выяснил, что войны на длинных отрезках времени никак не связаны с политическим режимом, с благополучием или географическим положением стран. С определенной цикличностью войны повторяются при любых условиях

Есть и другие моменты. Например, Хакан Алтынай пишет о глобальной гражданственности: связи между странами, партнерство в международных отношениях играют растущую роль. Формируется качественно новая генерация людей, для которых глобализация, гибкость, свобода передвижения, возможность общаться, являются безусловной ценностью. Посмотрите, ведь за Brexit голосовало скорее старшее поколение, а против — молодое, глобализованное. И оно растет, завоевывает для себя жизненное пространство. И одновременно появляется запрос на новые формы социальной организации.

Вы говорили, что время нелинейно. Какие исследования по этой теме наиболее актуальны сегодня?

Есть исследования нелинейных процессов, не только времени, которыми я занимался в свое время. Эта парадигма сейчас достаточно популярна, ей занимаются многие ученые. Теория свежая, многое в ней заимствовано из естественных наук. Но здесь мы уперлись в познавательные ограничения. Да, мы можем констатировать, что процесс нелинеен, и что дальше? Важным достижением можно считать открытие того, что в разных режимах процесс может давать разные причинно-следственные связи между явлениями. Это объясняет, почему многие прогнозы не сбываются и почему закономерности, работавшие в XX веке, сейчас могут не сработать. Еще Питирим Сорокин изучал длинные циклы развития цивилизаций и выяснил, что войны на длинных отрезках времени никак не связаны с политическим режимом, с благополучием или географическим положением стран. С определенной цикличностью войны повторяются при любых условиях. То же самое происходит со смутами и революциями в любом обществе.

Наше преимущество состоит в том, что мы их уже прошли, у нас есть опыт. У многих стран его намного меньше, либо вообще нет. Поэтому нас часто не понимают. Мы так много пережили за последние 100 лет, что очень быстро и резко реагируем на все неприятности. Это не столько агрессивное, сколько сверхзащитное поведение.

Есть мнение, что все страны в мире можно разделить на благополучный центр, разрывающуюся в противоречиях полупериферию и отсталую периферию. Каковы сегодня шансы России прорваться в ядро развитых стран?

С учетом того, что за последние 25 лет мы многое растеряли, это будет очень сложно. У СССР в 1960-х годах шансов попасть в ядро было гораздо больше. В оттепель произошел колоссальный творческий скачок, потом случился застой Брежнева, подсадка на трубу. Неоимпериализм и неосталинизм подкосили нас гораздо больше, чем влияние каких-то внешних сил. Тот курс, который был принят в конце 1960-х, отодвинул нас от центра, страна становились все более периферийной. В текущих условиях что-то изменить будет неимоверно трудно. По многим технологиям у нас большое отставание. Можно, конечно, попытаться сосредоточиться на каких-то узловых технологиях, но тут нужна низовая активность, а у нас grassroots активность очень слабая, все тащит на себе государство.

Неоимпериализм и неосталинизм подкосили нас гораздо больше, чем влияние каких-то внешних сил

Иллюзий питать в любом случае не стоит: наша программа минимум — не скатиться в периферию. По Валлерстайну, страна-полупериферия обладает слабой экономикой, но у нее есть инструменты, которые позволяют ей играть активную политическую роль. Россия при Петре I — периферия, но при этом политический гигант, вплоть до 20 века умевший конвертировать свою политическую мощь в экономические дивиденды. Наша задача — удержать этот статус, что тоже непросто. Не в нашу пользу играет демография — у нас нет преимуществ, например, Индии. Нужно попытаться избежать крайности, системно работать по ряду ключевых направлений и попытаться частично войти в центр, какими-то щупальцами зацепиться. Мы пока еще остаемся ядром в атомной сфере, в космосе (хотя Илон Маск недавно сделал качественно новый шаг, повторно посадив ракету Falcon 9), частично — в плане вооружений. Другое дело, что механизмы принятия решений сейчас опять централизуются. Количество сенсоров, которые предупреждают государство о проблемах в обществе, сокращается, и это плохо. В пределе такая система может закостенеть, как показывает нам пример СССР.

Существуют исследования о высоком потенциале трансграничного сотрудничества и транзитного коридора между Востоком и Западом. Ваша оценка этих идей?

Есть много рисков из-за очевидной асимметрии между Дальним Востоком и Китаем. Конечно, нам необходимо налаживать сотрудничество со странами Азии, но наше руководство осторожно относится к открытому взаимодействию с Китаем и другими соседями. И тут власть можно понять: в тех масштабах, в которых наша экономика существует сегодня, поглощение наших территорий может произойти очень быстро. Открытие для российских предприятий китайского рынка или совместные производства с Японией — это очень хорошо. Но если резко открыться, как следует все не продумав, то можно очень многое потерять.

Механизмы принятия решений сейчас опять централизуются. Количество сенсоров, которые предупреждают государство о проблемах в обществе, сокращается, и это плохо

Если говорить про конкретные проекты, то Северный морской путь под большим вопросом: непонятно, что будет со льдом, он может и не растаять. Это сложная артерия, которая подходит для единичных караванов, но не для постоянного использования. Там часто меняются погодные условия, возможны катастрофы, а разлив нефти в Арктике — очень большая проблема. С Новым шелковым путем тоже есть проблемы, так что рассчитывать на один лишь транзит точно не стоит.

Что нужно сделать, чтобы Россия стала успешной страной к 2035 году?

Нам придется пройти через реформы. На определенные уступки придется пойти всем: и государству, и гражданам, и бизнесу. Возьмем простой пример. Государству определенно придется сокращать социальную сферу, а гражданам — отказываться от привычных услуг. Вполне возможно, что происходить «съеживание» школ и больниц. Но если мы хотим быть более ответственным государством, то при деградации социальной сферы высоких налогов быть не может. Они должны быть низкими. А если они остаются высокими, то тогда и социальная сфера должна быть соответствующей. И если такой адаптации не произойдет, то на этой почве возможен серьезный конфликт.

Второй эпизод — это политическое участие граждан. Определенные пределы существующей модели достигнуты. Нужны какие-то новые механизмы, чтобы вовлекать людей в конструктивный диалог. Молодежь выходит на протесты, значит, есть какие-то сбои в системе, которые власть должна устранять. Тут придется идти по пути демократизации — не потому, что так учат на Западе, а просто потому, что это способ выживания власти. Придется менять модель политического диалога, наполнять качественно новым содержанием выборы и представительные органы. Притом, что в последние годы маятник шел в обратную сторону. Ну и конечно важно изменение институтов, например, достижение большей честности судебной системы как независимой инстанции.

Нам придется пройти через реформы. На определенные уступки придется пойти всем: и государству, и гражданам, и бизнесу

Мы многого добились за прошедшие 25 лет. Главное – смогли минимизировать ущерб от распада СССР. Сопоставьте жизнь в России с другими странами, и окажется, что всё не так плохо. С точки зрения этнических конфликтов, общественного порядка, например. Риск кражи кошелька в Риме сегодня выше, чем в Москве. Плюс у нас не самая плохая экологическая обстановка. И, наконец, организация в обществе, все-таки, присутствует. Мы смогли избежать смуты и больших войн. Теперь нам нужно создание среды, в которой люди смогли бы себя реализовать. Для этого нужна смена парадигмы — от больших проектов вроде Олимпийский игр в Сочи к созданию среды и условий для развития.

Беседовал Евгений Хан

Иван Тимофеев

Кандидат политических наук, программный директор Российского совета по международным делам (РСМД).

Выпускник Санкт-Петербургского государственного университета (2002 г.). В 2003 г. получил степень магистра в Ланкастерском и Центрально-Европейском университетах (Master of Arts in Society and Politics). С 2003 по 2006 гг. — аспирант очной формы обучения кафедры политической теории МГИМО (У) МИД России. С 2006 года является доцентом МГИМО.

С 2011 г.и по настоящее время — программный директор Российского совета по международным делам (РСМД). В сфере его ответственности – содержательная работа РСМД: исследовательские, образовательные и издательские проекты, связи с правительственными структурами и СМИ. С 2015 г. также является руководителем программы «Государство в современном мире» Валдайского клуба.

Автор и соавтор более 70 публикаций, изданных в России и за рубежом. Разработчик новых подходов к мониторингу политических и международных процессов, которые получили апробацию в рамках исследовательских проектов и последующее признание в России и за рубежом. Член редакционной коллегии журнала «Сравнительная политика», профессор Академии военных наук.

источник